Фея Семи Лесов

– Ну-ка, мадемуазель, теперь напрягитесь! Для вашего платья талия должна быть не больше шестнадцати дюймов!

Я наклонилась, ухватилась руками за спинку тяжелой кровати, понимая, что мне предстоит нелегкое испытание, и так втянула в себя воздух, что потемнело в глазах. Маргарита с подручными мгновенно затянули шнурки корсета. Когда я перевела дыхание, мне показалось, что в таком виде я даже ходить не смогу.

– Нет, вы только посмотрите, какая вы изящная!

Вид тоненькой талии, крепко зажатой между пластинками из китового уса, – тоненькой, как стебелек, – мгновенно улучшил мое настроение. Я, кажется, даже смогла чаще дышать…

– Вам нужно только привыкнуть, мадемуазель, – заявила Маргарита. – Помнится, мне случалось затягивать вас и до пятнадцати с половиной дюймов.

Я прошлась по комнате, сознавая, что в Версале мне понадобится проявить волю и выдержку. Там, говорят, очень скользкие паркеты. Мне, затянутой до шестнадцати дюймов, придется нелегко…

– Ах, ну и что же, все равно я буду танцевать! Я всю жизнь мечтала о танцах в Версале… Придется обойтись без еды, буду пить только кофе.

– Почему же кофе? – возразила Маргарита. – Девушки вроде вас могут пить и вино.

Вино меня не очень привлекало, я считала его слишком горьким.

– Давайте одеваться! Мне совсем не хочется опоздать. Дениза помогла мне надеть первую нижнюю юбку, жесткую и накрахмаленную так, что она торчала во все стороны и очень шуршала. Вторая юбка была мягкая, шелковая, пышно обшитая малинскими кружевами, и застегивалась на талии плотной тесьмой.

Со двора донесся стук подъезжающего экипажа. Я бросилась к окну.

– Маргарита, это приехала мадам Бертен! И господин Лео-нар, он тоже здесь! Идите же, встречайте их!

Я вся дрожала от нетерпения и быстро вытаскивала из волос шпильки. Роза Бертен, самая знаменитая модистка во Франции, мастерившая наряды для самой королевы, приехала про просьбе моего отца, чтобы навести последний блеск на мое платье. Лео-нар, королевский парикмахер, должен был делать мне прическу…

Для укладки волос по последней моде требовалось огромное искусство. Леонар был виртуозом своего дела. В то время как я, закрыв лицо бумажным щитком от пудры, сидела перед зеркалом, Леонар, щелкая гребенками, порхал вокруг моей головы, что-то придумывал, что-то колдовал…

– По правде говоря, волосы у вас чудесны без всякой прически! – восклицал он. – Но в моей прическе они будут еще чудеснее!

Он заплетал мои пышные золотисто-белокурые локоны в косы, укладывал их, снова расплетал, замышляя что-то в высшей степени прелестное… На готовую прическу обрушились целые облака душистой рисовой пудры – для того, мол, чтобы сверкали изгибы прядей. Я несколько раз чихнула, несмотря на бумажный щиток, а Леонар тем временем с ловкостью истинного мастера вплетал в мои волосы ароматные алые туберозы, изумительные своей свежестью. Их только что привезли из лучшей теплицы Парижа.

Волшебство с волосами продлилось без малого два часа. Затем наступил черед шеи и плеч – их нужно было растереть миндальным молоком, и это тоже была обязанность парикмахера. От пудры я отказалась, тщеславно уверенная, что мои плечи, сверкающие белизной и юной прелестью, хороши без всякой пудры.

Двое служанок с огромной осторожностью застегнули рубиновые пряжки легких туфелек на моих ногах. Туфли были турецкой работы, с тоненькой подошвой и крошечным каблучком, расшитые мелким розовым жемчугом и застегивающиеся крест-накрест рубинами и шелковыми алыми лентами, обвивающимися вокруг стройных щиколоток.

– Платье, я хочу видеть платье! Оно готово уже или нет?

Портнихи под начальством Розы Бертен внесли в комнату только что законченное платье. Я вскрикнула от восхищения…

Ослепительное, ярко-вишневое, из китайского бархата платье раскинулось на крошечном диване. По бархату летящими узорами выделялись набивные цветы из блестящего муара, широчайший подол был украшен атласными разводами. Все это великолепие было подернуто сверху полупрозрачным тончайшим муслином, окутывавшим юбку, как мерцающее искристое облако. Вишневый бархатный корсаж, расшитый золотыми розами, создающими замысловатый, сверкающий и изящный узор, освежался белоснежной пеной пышных венецианских кружев, которыми были отделаны вырез лифа и разрезные рукава.

В довершение всего это чудо сверкало, сияло и переливалось мириадами драгоценных камней, которыми были затканы и атласные разводы, и лиф, и пышные рукава.

Задыхаясь от радости и восхищения, я с помощью служанок надевала бальное платье. Оно шуршало, шелестело, благоухало, приводя меня в еще больший восторг… Отец недаром говорил, что я буду выглядеть лучше всех даже в Версале. При всей своей неопытности и неосведомленности в делах света я сомневалась, что кто-то – включая даже королеву – будет одет лучше меня.