Фейерверк в пробирке

– А как ими управлять? - спросил Алешка.

– А тебе зачем? - насторожилась мама.

– Интересно же!

Тут уж мама не могла устоять. А папа сказал:

– Ему все интересно.

Алешка на это - никакого внимания. Только пояснил свой вопрос:

– Вот, мам, вот есть какая-то вещь, которая не существует…

– Выражайся яснее, - попросил папа. - Как это? Вещь есть, но ее не существует.

Алешка опять - ноль внимания, увлекся. Но мама его поняла.

– Ты хочешь сказать: можно ли с помощью химии создать какое-то новое, несуществующее в природе вещество, так? Я правильно тебя поняла? Так вот: созданы, создаются и будут создаваться всегда миллионы новых веществ. С помощью химии.

– Табуретки, например, - сказал папа.

– В том числе, - сухо, поджав губы, отрезала мама. - Во всяком случае - краска для табуреток…

– А наркотики? - прервал Алешка.

– Что?! - взвыли в один голос мама и папа.

– Мне рассказывал один ученый, - спокойно продолжил Алешка, не заметив их паники, - что другой ученый уже почти создал такой наркотик, чтоб человек под ним терял волю.

– Все они такие, - зло сказал папа. - Я б этих ученых…

– Ну и зря! - воскликнул Алешка. - Вот был бы у меня такой препарат, я бы им всех накормил и внушил им: живите дружно.

– Препарата такого нет, - сказала мама. - И никогда не будет. «Живите дружно» - воспитывается тысячелетиями. Долго и упорно.

– И почти безрезультатно, - горько произнес папа. - Но ты, Алексей, идеалист. Попадет такой препарат в руки какого-нибудь негодяя, и он такое людям навнушает!

– В том-то и дело, - тихонько сказал Алешка. - Я вот знаю такого негодяя. Только не знаю, что он задумал. Чего он там хочет навнушать.

– Школу взорвать? - хихикнула мама, не догадываясь, как она недалека от истины.

А папа вдруг нахмурился и сказал Алешке:

– Ну-ка, взрыватель, пошли в кабинет, побеседуем.

– Побеседуем, - вздохнул Алешка, поднимаясь. - Только я тебе все равно ничего не скажу.

– Зато я тебе скажу! - пригрозил папа, пропуская его в кабинет и плотно прикрывая дверь.

Мы с мамой переглянулись.

После занятий меня отловил Бонифаций - он заведовал у нас всей постановочной частью предстоящего праздника - и попросил сбегать за нашим флейтистом, позвать на просмотр его сольного номера.

Я спустился в подвал, но тут путь мне преградил улыбающийся Волчков.

– Зайди-ка, - сказал он, кивая на дверь подпольной «химички». - Разговор есть.

Ничего угрожающего в его улыбке и словах не было. Оно было в его глазах - холодных и внимательных. Будто он выбирал этим взглядом самое подходящее на мне место, в которое лучше всего нанести добивающий удар.

Но я уже был готов к такому разговору. Да и Лешка мне посоветовал:

– Сознавайся во всем. Дурачком прикинься. У тебя получится.

Мы вошли в лабораторию. Ничего необычного здесь не было: столики, изъеденные химикалиями, вытяжной шкаф, пробирочки, колбочки, спиртовочки. Да в углу, на старой тумбочке, небольшой сейф, который Волчков забрал из учительской. Семен Михалыч не возражал, даже одобрил:

– Правильное решение. Вся эта пиротехника вроде боеприпасов. А боеприпасы должны быть под замком.

Значит, ничего необычного. Кроме того, что Волчков зачем-то запер дверь изнутри на щеколду. Интересно, подумал я, а зачем она, эта щеколда, вообще здесь нужна? Каким тайнам перекрывает выход?

Волчков прошел к столику, сел на него бочком, покачал ногой:

– Ну, как там наш Ладошкин?

– Лапушкин, вы имеете в виду? Поправляется. Только с памятью у него плохо. Эти гады ему память отшибли.

Волчков кивнул с усмешкой, достал из кармана бумажку, протянул мне.

– Ты писал? - Это была та злополучная формула из его тетрадки.

Я покраснел и смутился. Ах, как мне стало стыдно! И я грустно признался:

– Так точно.

– Зачем? Кто научил?

Жизнь научила, подумал я.

– Хотел на вашем уроке отличиться. У меня с химией плохие отношения. На подсказку рассчитывал. Вот и показал Евгению Ивановичу.

– А он? - Тут его глаза опять стали ледяными и прозрачными. - Подсказал?

– Не успел. Ему плохо стало.

– И он тебе ничего не сказал?

– Нет. Он стал доктора звать. Доктор прибежал, сделал ему укол, и он уснул.

– Доктор?

– Нет, Евгений Иванович.

– А кому ты еще эту записку показывал?

– Брату. Он сразу догадался, что это за формула.

Волчков так резко подался ко мне, что я даже отступил на шаг.

– Он догадался, что это формула для нового состава ракет к празднику.

– Сообразительный у тебя брат, - с облегчением вздохнул Волчков. - Давай сюда бумажку. И никому об этом не говори - это большой сюрприз к празднику. Вы все обалдеете.

Вот уж в этом я не сомневаюсь.

– Ладно, иди. - Он отодвинул защелку. - Да, а ты почему на борьбу не ходишь?

Я опять сказал правду:

– Я не люблю драться, Александр Павлович.

– Любить не обязательно, - сказал он веско, - а уметь нужно. - Тут он, конечно, прав. - Так что подумай.

Я вышел из лаборатории и, отдуваясь, вошел в каморку к флейтисту.

– Ты что, блин-картошка, - спросил Иван Кузьмич, - так запыхался? Бежал от кого? Или за тобой кто гонится?

– Бонифаций меня прислал. Он вас на репетицию зовет.

Иван Кузьмич уложил флейту в футляр, снял с доски-картинки ключ.

– Сколько их здесь! - сказал я. - Вы их не путаете?