Тем самым, развиваемый подход дает новые возможности анализа не только самих информационных войн, но и политического процесса, их порождающего. Так объясняется эффективность этой информационно-коммуникативной технологии в политическом процессе. Так же, как, наверное, и важность средств массовой коммуникации как политического института. Кто его контролирует, тот и держит в руках ключ к проектно-сетевой политической реальности. Главный конфликт вокруг этого контроля над «постинформационным Третьим» – конфликт государства и гражданского общества, определяющий качественную палитру специфики современных обществ. Но вопрос не только в прямом контроле. Кто прорвался, создав Событие, кто определил новостную повестку дня, тот уже добился существенного результата на пути к победе. Тому много примеров из современной политической активности от публичной политики до политического терроризма вроде акции братьев Царнаевых в Бостоне этом году.
Яркими подтверждениями этого являются и некоторые российские реалии: протестный выход футбольных фанатов на Манежную площадь в Москве в 2010 году, формы гражданского протеста между выборами в Государственную Думу 2011 г. и президентскими выборами 2012 г.
Так противостояние участников гражданского протеста против фальсификаций на выборах в Госдуму (и примкнувших к нему оппозиции – внесистемной и отчасти системной), с одной стороны и политического режима – с другой, во многом свелось к созданию новостных поводов – Событий: митингов, шествий, автопробегов… При этом, если оппозиционные митинги, фактически, были off line продолжениями активности on line возникших сообществ, то акции их противников организовывались по инициативе «сверху».
4.3. Идейные предпосылки деформации исторической памяти
Проблема фейков в пространстве исторической памяти имеет глубокие корни. За столетия до эпохи современных информационных войн как отдельными лицами, так и целыми коллективами создавались разнообразные по виду, форме и качеству исполнения фальсификаты, призванные тем или иным образом «сконструировать» в глазах целевой аудитории желаемую для их создателей и заказчиков картину национальной реальности. Особое место среди таких «произведений» занимают подделки исторических документов и памятников письменности, поскольку именно этот тип фальсификатов обладает наибольшей семиотической нагрузкой и способен в доступной и развернутой форме донести до адресата такого «сообщения» целый комплекс данных, необходимых для формирования у него новых аспектов мировосприятия. Многие подделки такого рода продолжают оказывать влияние на массовое сознание нашего общества вплоть до настоящего времени, являясь объектом непрекращающихся псевдонаучных спекуляций и мощным инструментом манипулятивного воздействия на общественные массы со стороны разнообразных социально-политических сил.
Впрочем, «правка» исторической реальности под решение сиюминутных политических задач возможна не только с помощью фальсификатов. «Истинное лингвоисторическое знание, немыслимо без того, что составляет его фундамент и остов – без достоверных фактов, извлекаемых из исторических источников, прежде всего из письменных документов, – будь то летопись, государственный акт, письмо, мемуары. – пишет В.Н. Базылев. – Со временем они утрачивают свое значение с точки зрения задач, решавшихся в момент их создания, но тогда они становятся фрагментом ретроспективной социальной памяти, помогают сохранять этническую идентичность» [Базылев 2010: 9-10]. Но, как известно, даже достоверные факты, извлекаемые из исторических источников, зачастую можно весьма убедительным, но не имеющим отношения к истине образом интерпретировать – причем делать это сознательно. И результатом недобросовестной интерпретации (вернее, намеренного искажения) фактического базиса становится создание фейка – тем более опасного, что в его основе лежит не только и не столько фантазия фальсификатора. Такие фейки в случае их массового тиражирования вполне способны корректировать пресловутую ретроспективную историческую память, формируя в национальном сознании необходимые фальсификатору взгляды на прошлое – и, соответственно, настоящее – родной страны. В этой связи И.Б. Орлова справедливо замечает: «Усвоенное мифологизированное знание создает вымышленную реальность, которая заменяет симпатию – ненавистью, признательность – претензиями, дружбу – враждой. (…)
Историческое знание, сконструированное с заданной стратегической целью при помощи специально отобранной информации, влияет на эмоции, мотивы, мышление и поведение тех, на кого оно направлено. Развитие современных информационных технологий, мобильной связи, Интернета качественно изменили источники и условия формирования знания, увеличили возможности контроля за ходом социальных процессов и действиями людей, слежения не только за их поведением, но и за умонастроениями, за общественными организациями, массовыми движениями» [Орлова 2017: 68].