Фехтмейстер

Платон Аристархович молча проводил удаляющиеся сани долгим взглядом, походя сбил с крыльца кем-то налепленный снежок. Он хотел бы верить, что переполнявшее его чувство не является банальной ревностью, но, увы, не находил ему другого подходящего названия.

«Он сделает эту бедную женщину несчастной», — возвращаясь к автомобилю, чуть слышно пробормотал Лунев. Расторопный атаманец раскрыл дверцу авто, и он уселся, недовольно кусая губы.

— Куда едем? — поинтересовался водитель.

— Послушай, — не утруждая себя ответом, проговорил контрразведчик, — кажется, развязка близка. Завтра с утра, а лучше нынче вечером Заурбек должен работать в доме у Чарновского.

ГЛАВА 11

Кого безумцы желают покарать, они делают богом.

Др. Галли Матье

Вороний крик звучал для Распутина надменным хохотом. Озираясь, он брел по улице, не замечая прохожих, испуганно шарахающихся от бледного долгобородого Старца. Казалось, глаза его смотрят внутрь, пытаясь разглядеть в темноте новое содержимое привычной человеческой оболочки. Он добрел до моста, хватаясь за перила, доплелся до середины и остановился, глядя на взломанный лед. «Может, кинуться?» — вдруг подумалось ему. Гришка Новых, убогий крестьянин из забытого богом села, глядел не отрываясь в черную воду вслед прошедшей миноноске и чувствовал, как сознание погружается в эту взбаламученную винтами холодную жидкость, как наполняет вода его горло, легкие… И все заканчивается!

«Вода холодная, — подумал он, — все сведет разом, и почувствовать-то ничего не успею».

— Не смей! — раздался из глубины, из самого нутра спокойный властный оклик. Такой, каким он сам зачастую одергивал всякого, без разбора чинов. — Забыл? Смертный грех.

— Первый ли? — сам себе ответил обескураженный буян и конокрад.

— Последний. И покаяния не будет, и ничего не будет, — чуть насмешливо продолжал голос. — А ведь сколько уже достигнуто! Ты вспомни, с чего начинал-то. Или запамятовал пустые щи на обед и тумак на ужин? Забыл, как попрошайничал на паперти? А теперь — царский любимец. Эк, взлетел! А ведь порода-то крепкая, поди, сколько еще лет на роду написано, если, конечно, в прорубь сдуру не сигать. Ведь только ж крылья расправил — самое время вверх. А ты, дурило, вниз желаешь.

— Мое дело, — огрызнулся Гришка, вновь ощущая себя Распутиным, тем самым, о котором шептались в салонах, судачили в казармах, на которого молились в императорском дворце.

— Да нет, братец, уже не твое — наше. Уж коли я в тебе живу, так не будь дураком, лови удачу за узду. Даю я щедро, а нужна мне за то самая малость. Да и та, если вдуматься, тебе же на пользу.

— Да кто ты такой, бес нечистый?! — вспылил раздосадованный Старец. — Почто искушаешь меня?

— Бес?! — недовольно отозвался внутренний голос. — Скажешь тоже! Я — великий Герцог в своем народе. Величают меня Хаврес и среди шести дюжин первейших в свите Лучезарного и Светоносного мое место от века почитаемое! Легионы бесов под моей рукой и сотни демонов ждут лишь приказа моего, чтобы исполнить невозможное, непредставимое умом человеческим. И вся эта сила нынче спрятана в тебе. Ты величаешь меня бесом, но это все слова, пустые и напыщенные. Что тебе страхи убоявшихся, когда ты суть не таков? Зри в корень, забудь нелепые побасенки чернорясных дармоедов. Я — ангел! Могущественный, бессмертный, возлюбленный Богом. Искра пламени Творца Предвечного! Тебя учили, что мы восстали против Всевышнего, но разве можно восстать, скажем, против дневного света? Каждый из нас — частица Бога, его персты и длани. Мы желали сделать этот мир иным, более удобным, более справедливым. Однако, увы, сила оказалась на стороне тех, кто радовался земному несовершенству, лелеял страхи людские, ибо находил в молениях рабов страха божьего усладу для тщеславия своего. Что ж, такое бывает во всяком споре. Не правда ли? Стоит ли по этому поводу устраивать такой шум? Тем более что состязание еще не окончено.

— Ты лжешь, ибо сказано: «Встал пред войском архангел Михаил с мечом огненным».

— Эка невидаль — «сказано»! Он всегда с этим мечом таскается. Это еще что! Вон Белиал и вовсе появляется сразу в двух обличиях и на огненной колеснице — тот еще фрукт! Забудь детские пугалки. Все изменчиво. Сегодня Господь благоволит Михаилу, а завтра, глядишь, и он в немилость впадет. Невелика штука — мечом размахивать. Ежели человечеству и далее бысть, какой смысл его молниями стегать, словно недоросля розгами. С ним считаться надо, а не карать без толку! Ты же помнишь, после всемирного потопа Всевышний сменил гнев на милость и обещал больше не смывать человечество, как… — Хаврес замялся, — ну, сам понимаешь.

— Да, это так, — промолвил Распутин.