Фехтовальщица

– Ты с ума сошла, Жанна! – воскликнул маркиз, не отошедший еще от ванной, в которой она заставляла мыться весь дом. – Мало того, что ты устроила в доме общественную купальню, ты хочешь поставить всех на фехтовальную дорожку?

– Но тогда мне не нужно будет ездить к де Санду! Когда мне дадут патент, я смогу давать уроки в нашем доме.

– То есть, ты собираешься щупать этих твоих учеников прямо у меня под носом?

Генрих намекал на занятия с де Вансом, где Женьке приходилось поправлять его шаткие позиции, просто передвигая неуклюжее тело ученика руками.

Де Шале раскричался, но фехтовальщица продолжала настаивать. От ее реформ морщился и его батюшка. Принимая случившееся как данность, он продолжал желать сыну другую жену и тоже с нетерпением ждал королевского приема, надеясь, что Людовик аннулирует этот безумный брак.

– Вы все еще не верите, что я люблю вашего сына? – спросила тестя фехтовальщица.

– Верю, но ваша любовь разжигает в нем страсти, а не несет покой.

– Разве любовь должна нести покой?

– Я боюсь, что вы оба сгорите в своих страстях как еретики.

Во время одного из уроков игры на лютне к Элоизе приехала Виолетта. Женька встретилась с ними обеими на лестнице, когда собиралась уезжать.

– Добрый день, Лили, – усмехнулась покривившемуся лицу своей соперницы фехтовальщица. – Вы все еще считаете мое платье скучным? Или, может быть, снова хотите ударить меня ножиком для чинки перьев?.. Вижу, что хотите.

– Вам не следует так со мной разговаривать, госпожа де Бежар.

– Меня сейчас зовут не де Бежар.

– Ваше присутствие здесь в качестве маркизы де Шале незаконно. Король еще не признал ваш брак.

– Его признал Бог.

– Сомнительно, чтобы Бог был к вам расположен. Вы попираете его заповеди и занимаетесь не своим делом!

– Я думаю, что Бог мудрее вас, Лили, и принимает меня такой, какая я есть.

Виолетта хотела ответить, но Элоиза взяла ее за руку и потянула за собой.

– Идемте, Лили. Вы здесь не затем, чтобы разговаривать с временщицей. Его величество вряд ли потерпит такое со своим фаворитом.

Тем не менее, король не чинил никаких препятствий «незаконной паре». Это воодушевляло обоих, но и опасная неопределенность их положения тоже чувствовалась. Парижское общество оставалось настороженным. Те, с кем фаворит короля и фехтовальщица сталкивались на улице или в храме, куда де Шале иногда вывозил девушку к мессе, с ними практически не разговаривали, а только осторожно кланялись, да и то, главным образом, Генриху. В домах их не принимали, исключение составляли очень немногие.

– Вот сейчас-то я и выясню, кто мои настоящие друзья, – посмеивался маркиз.

Среди них, странным образом, оказался принц Конде. Возможно, королевская кровь боковой линии Бурбонов и особенность его положения при троне давали ему право более дерзкого жеста.

– Что вы делаете, сударыня? – с шуточным возмущением спросил он, принимая опальную пару у себя в доме.

– А что я делаю, ваше высочество? – не поняла фехтовальщица.

– Говорят, вы ездите к де Санду, надеваете штаны и занимаетесь позорным для дворянского звания учительством? Генрих, как вы терпите это? Над вами скоро будет смеяться весь Париж!

– Я и сам люблю повеселиться, ваше высочество.

– О, вам всегда льстило быть в центре внимания! Я, знаете, тоже не против побузить, но все-таки посоветовал бы вашей прекрасной женушке бросить эти игры с общественным мнением. До приема короля ей следует быть послушной.

– Если она станет таковой, я разлюблю ее.

– Тогда пусть на время сделает вид таковой, как это делаю я, – со смехом посоветовал Конде. – А вы, милый де Шале, бросьте! Умирать от любви фавориту короля не идет! Нас ждут великие дела! Оставьте эту меланхолию!

– Я не умираю, вам показалось, – сказал Генрих и тоже засмеялся, но слегка надтреснутым смехом.

Не отказала в приеме и Клементина де Лавуа. Женька сама уже давно хотела съездить к ней и узнать, как поживает Валери. Девочка была счастлива своим положением в знатном доме, где приобрела характерный для служанки знатной дамы лоск и некоторую надменность. Эта подчеркнутая надменность, очень похожая на разбухшее самомнение Эжена, Женьку несколько смутила, но Клементина девочкой была довольна.

– Я уже выезжала с ней в салон Рамбуйе. Все подумали, что Валери моя родственница. Вы знаете, я в шутку посадила ее за шахматы, так она выиграла партию у Вуатюра[48].

– Что тут странного? – пожал плечами де Шале. – Девочка, которая умеет считать с детства, конечно, должна выиграть партию у поэта.

– Нет-нет, Валери прелестна! Я хочу нанять учителей, чтобы поучили ее языкам и изящным наукам, а вот вам я бы предложила, не дожидаясь приема, ехать на Луару, – посоветовала молодая госпожа де Лавуа.

– Вы думаете, что король не простит нас? – спросила фехтовальщица.

– Думаю. Вчера я была в Лувре и видела его лицо.

– А что с его лицом?

– Оно выглядело как у больного язвой.

– Но, может быть, он действительно болен.

– Да, если считать, что язва – это вы, Жанна.

Генрих посмеялся и сказал, что Клементина преувеличивает, так как он ничего такого не заметил.

– А я чаще бываю в Лувре, сударыня.