Фехтовальщица

– Есть – я люблю тебя.

– Но я не могу любить вас.

– Почему?

– У моего ребенка должен быть безупречный отец, такой, какой был у меня, а вы…

– Что «я»?

– Вы скоро танцуете в балете «Твари», так поезжайте репетировать, сударь.

Де Шале слегка бесился, но уезжал, а Женька шла в ближайшую церковь и терпеливо слушала мессу. Однако латинское песнопение не успокаивало ее, и не оттого, что она в нем ничего не понимала, – оно, как ни странно, тоже было полно какой-то потаенной страсти, неуместной в стенах храма, где фехтовальщица пыталась прятаться от своих чувств.

Ближе ко дню поездки на балет девушка стала потихоньку готовиться к переезду на квартиру к Жильберте. Сами по себе сборы не представляли особой сложности, но Женька чувствовала, что ей препятствует нечто непредвиденное и мощное, то, чего она всегда побаивалась и сторонилась, то есть все, что было связано с далеко не безупречным персонажем из балета «Твари». Вторую неделю Генрих де Шале «пил из нее кровь» и преуспел в этом, как ни один трансильванской вампир, – ее мутило при каждом его появлении, и она уже стала бояться, что вот-вот позволит ему остаться или, что еще хуже, поедет жить в его похожий на саркофаг дом.

В позорной панике от этой мысли Женька пыталась даже прибегнуть к помощи первой попавшейся знахарки, которую нашла на улице, однако случилось так, что спасать ее здоровье был вынужден тот же лекарь Лабрю. От сомнительного зелья у нее разболелся живот, и началась рвота. Узнав причину скоропалительного поступка «кузины Генриха де Шале», лекарь посмеялся.

– Вы же умная девушка, сударыня. Тому недугу, которым вы страдаете, нет противоядия. Эта «болезнь» приходит и уходит сама, причем уходит так же неожиданно, как и появилась. Право, здесь я бессилен что-либо сделать для вас, я могу лечить только телесные раны.

– Так лечите! Мне больно!

– Хорошо, я промою вам кишечник.

– Как?..

– Как обычно, с помощью клизмы.

– Что?

– Не пугайтесь, сударыня. У меня большой опыт в подобном деле. Здесь многие страдают несварением. Вспомните хотя бы маленького сына вашей квартирной хозяйки. Он едва не умирал, а сейчас бегает, строит всем рожи и кидается грязью. Будьте любезны подобрать юбку и лечь на бок. Я сейчас позову Валери. Мне понадобится вода и некоторая помощь.

Лабрю не обманул, – он, в самом деле, проделал все скоро и ловко, не причинил никакой боли, но продолжал попутно острить себе под руку, что отчасти скрадывало пикантность этой вынужденной процедуры. Девушка пришла в себя только к вечеру, а Генриху сказала, что отравилась несвежими фруктами. Маркиз немедленно вызвал Лабрю и учинил ему допрос, а после того как тот отчитался, недовольно резюмировал:

– Этот лекарь стал много себе позволять. Если он снова будет делать вам клизму, я должен за этим проследить.

– Генрих… – простонала Женька, которую еще слегка знобило от всего того, что с ней творилось.

– Молчите, Жанна! Знаю я этих врачей!

На счастье фехтовальщицы нужды в клизме больше не возникло.

В один из дней рано утром в гостиницу приехал де Ларме. Он сообщил, что нашел покупателя. Им был побочный сын Генриха Четвертого герцог и принц Александр Вандом.

– Но не называйте его по имени, – предупредил мушкетер. – Он хочет остаться неузнанным.

– Где я его увижу?

– Я устрою вам встречу на балете, выберу момент и вызову вас.

Кроме имени покупателя де Ларме привез мужскую одежду, сапоги, шляпу и оружие. Одежда была поношенная, сапоги залатанные, а у шпаги повреждена дужка эфеса.

– Шпага моя старая, сударыня, и хотя дужка кривая, клинок крепкий. Если что, даже сможете стукнуть вашего обидчика.

– Стукну, – кивнула фехтовальщица и осторожно спросила о Кристофе.

– Кристоф? Он догадывается, что вы в городе, и назвал вас… впрочем, я не буду говорить, как он вас назвал.

Женька тоже не стала допытываться, как назвал ее королевский мушкетер, но слегка нахмурилась.

– Он тоже будет в Лувре?

– Да, но я не советовал бы вам подходить к де Белару, сударыня. Вы все испортите.

– Я знаю, – сказала девушка и отвела взгляд в сторону.

В день балета Генрих приехал пораньше и привез платья.

– Двор заинтригован, – улыбался он, как игрок, делавший хорошую игру, – Имя баронессы Гонзалес не сходит с уст.

– Генрих…

– Что такое?

– Я… боюсь, – вдруг созналась девушка.

– Повтори, что ты сказала?

– Меня узнают.

– Перестань! Делать и говорить тебе ничего не нужно. Главное, повыше держи голову. Впрочем, кому я это говорю?

Фехтовальщица кивнула. Она действительно боялась потерять свободу, но не ту, о которой подумал Генрих.

Приглашенный цирюльник уложил Женьке и Валери волосы. По-новому одетая и причесанная, Валери тоже приподняла подбородок. Увидев преображенную дочь, Аманда даже растерялась.

– Что вы сделали с ней, сударыня? – пробормотала она, а Женька победно улыбнулась.

Она уже не чувствовала брезгливости к девочке, ранее развлекавшей скучающих господ, сейчас это была какая-то другая Валери, и эта «другая Валери» хотела чего-то другого. Аманда велела дочери вернуться после окончания балета и, храня на лице сильную задумчивость, ушла.

«Твари или Причудливые деяния в ночь Полнолуния»