Фельдмаршал должен умереть

…К слову, перед Тото княгиня Мария-Виктория «пала» еще до появления их обоих на вилле. Но тогда это было сугубо платоническое падение. Симпатичный, подтянутый, холеный, время от времени артистично щеголяющий в своих монашеских одеяниях… Тото-Грегори представал перед ней в образе романтического ангела войны, эдакого странствующего рыцаря-крестоносца Второй мировой. Кто знает, может быть, виной всему и есть это его агентурно-разведывательное монашество?

В «Орнезии» княгиня повела себя с Тото так, словно «ничего такого» между ними никогда раньше не случалось. Это немало удивило англичанина, если только этого педанта вообще что-либо способно было по-настоящему удивить и заставило вновь, еще упорнее, изысканнее искать сближения с ней. И хотя хозяйка противилась, ему это всё же удалось.

Повторно она пала лишь несколько дней назад. Так уж случилось. При этом чувствовала, что с любым другим, пусть даже самым неприметным из мужчин «Орнезии», ложиться в постель ей было бы приятнее, чем с ним – красивым и убийственно благовоспитанным. В чем тут секрет, этого Мария-Виктория понять так и не смогла. Было в этом человеке нечто такое, что если и не отталкивало от него, то в значительной степени охлаждало – всякое чувство близости, чувство привязанности…

Однажды вечером Мария-Виктория устроила вечеринку, на которой легкомысленно позволила себе пофлиртовать с Тото. В общем-то, её куда больше привлекал Морской Пехотинец. Но тот держался замкнуто, отчужденно, безвольно уступая ее англичанину. А это оскорбляло. Тем временем полумонах-полуразведчик решил, что звездный час его пробил, и как только все разошлись по своим комнатам и двум флигелям, которые Морской Пехотинец называл «флигель-казармами», рискнул явиться к ней прямо сюда, в спальню.

Сколь ни странным казалось это самой княгине, ни с одним мужчиной в своей спальне она до сих пор не была. Так уж случалось, что любовные интриги её обычно завершались на яхте, на Скале Любви, в бассейне, в машине, наконец. Словом, где угодно, только не в спальне. Открыв для себя эту странность, Мария-Виктория решила, что за этим что-то скрывается, некий знак свыше, перст судьбы. Никогда раньше она не сознавала себя фаталисткой, а тут вдруг ее повело на принципы, святость и фетиши.

Так и получилось, что ложе, на котором она сейчас возлежала, представало теперь в фантазиях неким пока что не освященным кровью жертвенником, любовным табу, с ею же самою созданными легендами о порочной непорочности. Подчиняясь канонам этого табу, Мария-Виктория намеревалась разделить ложе только с тем, кого сможет назвать любимым.

Нет, Сардони, конечно, прекрасно понимала, что слишком уже предается романтике, что не ей – сто раз падшей и соблазненной – превращать свою спальню в келью девствующей монашенки, и тем не менее…

– Как я должна истолковывать ваш визит, мой досточтимый англосакс? – поинтересовалась она, когда, постучав, Грегори возник на ее пороге.

– Решил хоть раз увидеться с вами в этом святилище, – объяснил Грегори, основательно подрастерявшись. – Даже для самых любимых вами мужчин ковчега под названием «Орнезия» вход сюда запрещен. Согласитесь, это провоцирует любопытство.

– Так вас привело сюда любопытство? Только любопытство – и ничего более? – Мария-Виктория всё еще сидела в кресле рядом с кроватью, с бокалом в руке, и капитан не мог понять, то ли она действительно вошла сюда, чтобы предаться сну – но тогда почему с бокалом вина? – то ли кого-то намерена дождаться. Но кого именно: все, кроме него, уже отправились по флигель-казармам, уводя с собой двух итальянок, немку и шведку.

– И еще желание видеть вас, – не очень убедительно оправдался капитан. – Как-никак мы знакомы…

– Боже мой, – не слушала его властительница, – бедная княгиня Сардони! Это ж надо было дожиться до ночи, когда один из красивейших мужчин Англии врывается к тебе, гонимый не любовью, не испепеляющей страстью и даже не грубой мужской похотью, а всего лишь примитивнейшим любопытством. Можете считать, что убили меня, капитан.

– Беру свои слова обратно, княгиня. Я пришел во имя любви.

– Но я не прошу вашей любви. Не прошу и не ожидаю ее.

– Чего же тогда может ожидать женщина после попойки, восседая на кровати с бокалом вина? Непорочного зачатия?

– Непорочного? – вдруг словно бы пришла в себя Мария-Виктория. – Непорочного – нет! – И Грегори показалось, что она попросту испугалась, как бы он не ушел. – Только не непорочного.

– Вот теперь я узнаю вас, – решил капитан, что женщина еще недостаточно пьяна, чтобы позволять ей произносить цицероновские речи, но уже достаточно захмелела, чтобы можно было раздевать ее прямо в кресле. Именно это он и намеревался сделать. Погасив свет, Грегори бесцеремонно отобрал у нее бокал и залпом осушил его.

– Все, теперь вы удовлетворили свое любопытство? – иронично обожгла его Сардони. – И даже слегка разочарованы: вино как вино. Нет, чтобы с кураре…