В зарубежной литературе Кутузов явно (что действительно обидно для нас) недооценивается. Разумеется, это не значит, что вся она, как утверждали П.А. Жилин, Л.Г. Бескровный, Н.Ф. Гарнич, только и делала, что «стремилась извратить исторические факты», а в особенности «чудовищным образом извращала» роль и деятельность Кутузова103
. Французские историки, от Жоржа де Шамбре до Анри Труайя, признавали отдельные достоинства Кутузова как военачальника, — главным образом, «хитрость и терпение», — но преувеличивали его дряхлость и безынициативность104. Несколько выше ставили Кутузова английские исследователи: Вальтер Скотт считал его «опытным воином», «упорным полководцем»105, а Дэвид Чандлер, хотя и полагает, что «военные Способности Кутузова были не так выражены, как у Барклая», Ьтдает должное его «опыту в политических и военных сферах, который, вероятно, не знал себе равных»106. По мнению же Алана Пальмера, Кутузов к 1812 г. уже прошел путь «от романтического военного героя до скандального развратника»106.Из немецких историков наиболее профессионально судил о Кутузове Карл фон Клаузевиц (1780—1831), сам в 1812 г. служивший в русской армии и лично наблюдавший за поведением Кутузова при Бородине. Клаузевиц — общепризнан-
нЦгй классик мировой военной науки и, наряду с А. Жоми-нй, самый авторитетный знаток и критик наполеоновских походов. В СССР его репутация менялась в зависимости от партийно-политической конъюнктуры: если, например, в 1947 г. Л. Г. Бескровный клеймил Клаузевица по-сталински за «махрово-реакционную сущность» взглядов и «ограниченность мышления»1
, то после смерти Сталина, уже в 1956 г., тот же Бескровный стал писать так: «В оценке теоретического наследства Клаузевица мы руководствуемся указаниями В.И. Ленина, который видел в лице Клаузевица одного «из самых глубоких писателей по военным вопросам»2.Клаузевиц точно подметил, что «относительно боевой репутации Кутузова в русской армии не имелось единодушного мнения: наряду с партией, считавшей его выдающимся полководцем, существовала другая, отрицавшая его военные таланты; все, однако, сходились на том, что дельный русский человек, ученик Суворова, лучше, чем «иностранец». Сам Клаузевиц считал, что Кутузов «по природным дарованиям, безусловно, превосходил Барклая» и, хотя в дееспособности «представлял меньшую величину, чем Барклай», в целом все-таки был для россиян «гораздо большей ценностью»3
.Другие немецкие историки — консерватор Теодор Бернгар-ди, либерал Фридрих Кристоф Шлоссер и левый социал-демократ, марксист Франц Меринг — не находили у Кутузова больших способностей4
, а в капитальном труде знаменитого Ганса Дельбрюка5 Кутузов даже не упомянут.'Бескровный Л.Г. Об исторических работах Клаузевица / / Труды Военной академии им. М.В. Фрунзе. М., 1947. Сб. 14. С. 75, 86.
'Бескровный Л.Г. [Предисл. к изд.]: Фабиан Ф. Перо и меч. Карл Клаузевиц и его время. М., 1956. С. 13.
’Клаузевиц К. 1812 год. М., 1937. С. 77, 79—80.
’Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. М., 1938 (текст о войне 1812 г. — в т. 4).
Польский историк Мариан Кукель и американцы Леопольд Страховский (поляк, эмигрировавший в США) и Виллиан Слоон ценили у Кутузова «многолетний опыт», но порицали его за «хитрость», «хвастовство» и «робость»1
.Резкое исключение в зарубежной литературе о войне 1812 г. и о Кутузове представила собой книга английского военного историка Роджера Паркинсона «Лисица Севера. Жизнь Кутузова, генерала войны и мира». Паркинсон осудил бытующее на Западе принижение роли и личности российского фельдмаршала и поставил его как стратега выше Наполеона2
.Итак, зарубежная историография в целом уделяет Кутузову мало внимания и недооценивает его. Что же касается историографии отечественной, то она большей частью (исключая время с 1870-х до 1940-х гг.) идеализировала Кутузова, причем эта идеализация с 1947 г. до конца 80-х гг. переживала расцвет и проявлялась главным образом в трех разновидностях, которые отчасти практикуются доныне: 1) лакируется,
Давно пора написать биографию Кутузова с учетом всей совокупности данных о нем (его личности, жизни и деятельности) без прикрас, умолчаний, вымыслов. Книга, которую вы держите в руках, задумана как первый опыт именно такой биографии фельдмаршала.
Удался ли этот опыт — судить читателю.