Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним, 1939–1945

Генерал Гальдер, начальник штаба немецких сухопутных войск, чей дневник обвинение использовало в качестве свидетельства, был явно убежден, что «окончательное решение» состояло в переселении евреев в другие части Европы. Манштейн лично поведал мне, что как-то присутствовал при разговоре, где Гитлер говорил о поселении евреев в автономии под немецким управлением поблизости от Люблина (на востоке Польши). Лично я склонен верить, что у Гитлера и в самом деле имелись подобные намерения и что к идее истребления он пришел значительно позже. Такое предположение отчасти подтверждается документами еврейского отдела СС, который позднее и проводил в жизнь политику истребления. Определенно обвинение заблуждалось насчет того, что политика истребления была не только широко известна, но и проводилась в 1939 г., поскольку из немецких документов за 1943 г. и даже 1944 г. следовало, что принимались величайшие предосторожности, чтобы скрывать эту политику даже от высших должностных лиц рейха. Такое вряд ли понадобилось бы, если бы о политике уничтожения евреев знал каждый читатель «Фёлькишер беобахтер» (немецкая газета; с 1920 г. печатный орган НСДАП).

Наконец, обвинение предъявило приказ, который предписывал интернировать в концентрационные лагеря всех мужчин-евреев призывного возраста из определенных районов Польши, и сделало предположение, будто армия оказывала подразделениям Гиммлера помощь в осуществлении политики истребления. Армия интернировала евреев. Эсэсовцы их уничтожали. Мы указали на то, что приказ относился как к полякам, так и к евреям и что обвинение не сильно далеко ушло со своей политикой польского истребления. Затем мы представили другой приказ, имеющий дату уже после окончания военных действий в Польше. Он отменял первый приказ и приказывал отпустить всех интернированных, вне зависимости от того, евреи они или нет!

Мы также указали, что утверждения обвинения, основанные на единственной другой жалобе на действия Манштейна в Польше, несколько несостоятельны. Это когда русские вышли к демаркационной линии между Россией и Германией по реке Сан (с сентября 1939 г. Сан являлась пограничной рекой на одном из участков границы между СССР и Германией. – Пер.). Множество еврейских беженцев хлынуло через реку, а другие бежали в обратную сторону от СС. Немецкое главнокомандование приказало не допускать пересечения границы без пропусков. Фон Манштейн, как начальник штаба, отдал приказ ни при каких обстоятельствах не позволять беженцам пересекать границу нигде, кроме как через пропускные пункты. Когда между русскими и нами (союзниками) в Германии существовала линия разграничения, мы отдавали точно такие же приказы, однако обвинение просило суд приобщить этот приказ к делу в качестве преступного. Никогда не смогу понять почему. Если бы, как они считали, Манштейн знал, что в оккупированной Германией Польше евреев обрекли на истребление, то тогда его жесткие пограничные меры держать их за пределами Польши следовало бы только приветствовать!

Обвинения польской стороны оказались столь откровенно фальшивыми, что оставалось только удивляться, зачем их вообще представили суду. Возможный ответ исходил от господина Ахта. Сей господин был аккредитован на процессе и, кажется, представлял какое-то агентство печати. Когда мы покончили – должен заметить, слишком учтиво, – с обвинениями польской стороны, он подошел и предъявил по очереди председателю суда, представителям зарубежной прессы и Би-би-си документ, согласно которому он значился официальным польским наблюдателем, и выразил протест по поводу постыдного ведения процесса. Нет слов, чтобы описать возмущение его правительства судебным разбирательством, на котором обвиняемому давалась возможность приводить контраргументы.

Обвинения польской стороны должны были быть включены по политическим мотивам. Поляки требовали экстрадиции фон Манштейна, и, по-видимому, было решено, что мы можем отказать им только в том случае, если будем сами судить его по польским обвинениям. Обвинение старалось восполнить слабость своих доказательств законностью польских претензий по поводу совершенных на их земле злодеяний.

В Гамбурге поговаривали, что, попади Манштейн к полякам, его бы повесили, а попади он в плен к русским, его поставили бы во главе группы армий, и будто англичане не могут решить, какая из перспектив им менее предпочтительна. Лично мне кажется, что этот анекдот более чем несправедлив к фон Манштейну, который скорее покончил бы с собой, чем последовал примеру фельдмаршала Паулюса.

Представляя свои обвинения, сторона обвинения детально рассматривала степень ответственности начальника штаба. Но им не стоило беспокоиться, поскольку фон Манштейн взял на себя всю ответственность за действия своего начальника штаба. Можно только добавить, что Манштейн никогда не пытался спрятаться за чужой спиной и беспокоился только о защите чести своей армии. Что касается Польской кампании, то свидетельства ясно показали, что немецкая армия вела себя достаточно корректно.