Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию! (СИ)

А Куропаткин взглядом поискал японцев. Встретился с ними и жестом предложил задать вопрос. Эти два офицера, а в том, что перед ним именно офицеры, сомнений не было, держались осторожно и в стороне. Чуть поколебавшись, один из них встал и с очень сильным акцентом спросил:

- Нам стало известно, что вы лично просили генерала Оку не совершать сэппуку, перед сдачей в плен. Почему?

- Я наблюдал за тем, как крепко сражались ваши солдаты под Цзиньчжоу. Не представляю, как они повели бы себя в плену. Время военное, а не гуманист, поэтому, в случае бунта или прямого неповиновения отдал бы приказ применять оружие самым решительным образом. Мне этого не хотелось. Ребята-то хорошие. Я посчитал, что только генерал сможет удержать среди них дисциплину и порядок в плену. А потому, пока не сдаст Императору вверенных ему солдат, я считаю, совершать сэппуку преждевременно.

Японский «журналист» чуть помедлил, потом обозначил легкий поклон и сел на место.

Еще немного поболтали. А потом перешли в другую огороженную и освещенную зону, где планировался банкет в честь славной победы. Удобное место, чтобы многое обсудить. Не так часто такие мероприятия случаются в этих краях. Нужные оговорки. Правильные фразы. Характерные акценты и намеки.

О! Надо было видеть лицо Юань Шикая, когда Куропаткин фактически назвал учителем непобедимого и легендарного русского полководца китайского философа древности. Не напрямую, но это и не суть. А японцы как реагировали, когда Алексей Николаевич нахваливал их стойкость и презрение к смерти, поставив в этом плане наравне с европейцами. Ну и так далее. Не всем, конечно, он так «лизал». Французам не сильно перепало, как и англичанам. Но тут уж ничего не поделать. Как-то так сложилось, что вопросов острых к ним накопилось преизрядное количество.

Немного «поторговав лицом» генерал уединился. Он устал. Хотелось немного посидеть в тишине и подумать. Но и десяти минут не прошло, как к нему заглянули те два немца. И ему пришлось ругать почем зря французские корабли и оружие, ссылаясь на то, что только вежливость не позволила это сделать прилюдно. Нахваливать германские пушки и вообще инженерно-конструкторскую мысль, которую «без должного здравомыслия, практичности и основательности можно считать только за баловство». Их сменили французы, которым генерал пел о том, какие немцы негодяи и продали столько оружия японцам, а ведь на словах-то, на словах…. И так далее, и тому подобное. Все заходили и всем он говорил чистую правду, вызывавшую самый теплый отклик. Это было несложно, ведь достаточно было говорить ее не всю….

Цирк шел около двух часов. Генерал уже откровенно боялся «запутаться в показаниях», но сдюжил.

Прекратилось все. Утихло. Он потянулся к теплой, ароматной свежей кружке чая. Но только лишь отхлебнул от нее, как зашел Дин Вейронг с довольно сложным выражением лица.

- Что-то случилось? – Нахмурился генерал.

- Вы просили отпустить Юми… - начал он говорить. – Но она хочет вас видеть. Просит принять.

- Что? Зачем? Хотя, впрочем, какая разница? Вы ее досмотрели? Оружие есть?

- Сама сдала.

- И вы ей вот так просто поверили?

- Нет, конечно. Препроводили в комнату, где мой раздели догола и самым тщательным образом изучили тело и одежду.

- Это сделал ваш человек?

- Три доверенные женщины.

- Хм. Ясно. И что, правда, девочка все сдала?

- Сам удивлен.

- Хорошо, пропустите. Но будьте начеку. Мало ли?

Минуты две ожидания.

Тихо скрипнула дверь. Мягкие, осторожные шаги. Куропаткину жутко хотелось повернуться, все-таки она его чрезвычайно привлекала. Но удержался.

- Зачем ты пришла? Я сдержал слово. Ты свободна.

- Я виновна и должна понести наказание. Это было бы справедливо. – Произнесла она и замолчала.

- И что ты хочешь от меня? – Спросил Куропаткин, не выдержав и повернувшись. О чем сразу же пожалел. Юми давилась от слез и сделать хоть что-то плохое ей сейчас он просто не смог бы. Она была такой беззащитной.

- Я должна вернуться на Родину и принять смерть. Но… - произнесла она и осторожно взяла себя за живот, отчего волосы на затылке генерала встали дыбом. Мгновение. И Юми упала на колени перед Алексеем Николаевичем. – Этот малыш ни в чем не виноват. И я не могу… просто не в состоянии пожертвовать им.

- Это…

- Это твой ребенок.

- Если ты меня обманываешь, я тебя убью, - хрипло произнес обескураженный Куропаткин. Он был уверен в том, что девочка знала, что делала, когда предавалась с ним любовным утехам. Школа гейш – не шутка. Там многому учат.

- Знаю.

- Это точно мой ребенок? Я ведь не молод.

- Точно. Больше ни с кем близости я не имела уже много месяцев.

- О Боже… - не выдержал генерал и, порывисто встав, поднял ее с пола и обнял. – Садись, - указал он на диван. - Садись я тебе говорю! Чаю хочешь? Молока? Сока? Ладно. Черт! Черт! – Задергался он, накручивая круги по комнате с взлохмаченной головой. Дин Вейронг осторожно заглянул и прикрыл за собой дверь.