Фельдмаршал Паулюс - от Гитлера к Сталину

Когда из приволжских снежных полей тысячами стали прибывать немецкие солдаты, антифашисты были распределены по лагерям. Но чисто марксистская работа не имела под собой почвы. Было трудно привлечь к ней офицеров. Были еще в силе присяга, страх людей с совершенно иными европейскими традициями. Тут эмигрантами-коммунистами, особенно Вальтером Ульбрихтом и одним русским специалистом, выступавшим под псевдонимом профессор Арнольд, была предложена более широкая платформа национальной оппозиции. Надеялись, что она будет иметь большой успех.

В Москву, видимо, поступали сведения о том, что в лагерях союзников имеют место подобные же мероприятия. Поэтому неожиданно и несколько поспешно в июне было созвано учредительное собрание, в подготовке которого принимали участие трое старших офицеров: майор Хоман и инженеры в чине майора Гец и Штесляйн.

Однако эксперимент удался. Вечером 18 июля в числе других имен, вошедших в состав комитета лиц, было уже громкое имя Зейдлица и имена четырех других генералов.

"Дезертиры мне не нужны".

На Ленинградском шоссе находится дом отдыха Лунево.

Скромное здание, представляющее собой нечто среднее между отелем и казармой. Генералы и высшие офицеры имели отдельные комнаты, остальные имели комнату на двоих. Здание охранялось русскими солдатами. На первом этаже помещалась русская комендатура, во главе с русским полковником. В состав ее входил офицер по политработе.

Только в конференц-залах имелись репродукторы, но приемников, с помощью которых можно было бы поддерживать контакт с внешним миром, не было нигде.

Три переводчицы были единственными женщинами в этой полусвободной, полуподозрительной, однако благосклонно охраняемой мужской республике, которая была включена как передаточная станция восстания между Москвой и ослабевшим германским фронтом. "Штатские", как их назы вали, то есть Вайнерт, Пливье, Аккерман и другие члены комитета - коммунисты, все еще находились в своем бюро в Москве. Но они приезжали часто, почти ежедневно.

Когда происходят собрания, дом напоминает развороченный муравейник.

Подъезжает "Даккарт", кто-то думает, что приехал с визитом член ЦК. Или входит русский генерал. Зейдлиц узнал, что перебежчики, бывшие члены коммунистического союза молодежи, приняты в комитет.

Он стучит кулаком по столу. Через закрытые двери слышен в коридоре командирский голос: "Я не сяду за один стол с дезертирами".

Он садится, однако.

На второй неделе сентября в Луневе создается организация для приманки широких масс немецких офицеров - "Союз немецких офицеров". На этот раз столовая несколько меньше украшена красным.

Национальный комитет расширяется. Зейдлиц разражается словами: "Господа, шаг, который я сделал сегодня, имеет прецедент в прусской истории - шаг генерала Йорка под Тоурогеном".

До монархиста?

Мотивы, которыми руководствовались эти генералы, следует расценивать по-разному: воспоминания о дипломатии, о союзе между Пруссией и Россией, надежды на сохранение армии и офицерского корпуса после военной катастрофы, неприкрытая ненависть к кровавым делам горе-стратега в Германии, ужас плена и бездеятельность на чужбине и, наконец, целая школа политических оттенков: от настоящих марксистов до монархистов, - все это перемешивалось в этом доме и у этих людей, одно с другим.

С точки зрения "штатских" из Москвы, это был образец политики блока, в котором движущий мотор находился на левом фланге. Что касается генералов, то для них это был, в конце концов, шанс на реставрацию.

Что знали они о России? Что знали они о заключенных в лагерях, занимающихся добычей торфа, немецких солдатах? Что знали они, наконец, о войне?

Из Москвы поступали русские газеты и радиокоммюнике иностранных радиостанций, но именно только из Москвы.

С фронта поступали сообщения офицеров и солдат, обслуживавших там, за линией фронта, свои микрофоны и репродукторы. Вновь поступившие члены Комитета из разгромленных в районе Черкасс и Минска частей часто до этого срока находились в изоляции в оперативных лагерях или на Лубянке и были месяцами оторваны от внешнего мира.

Не будучи марксистски настроенным, этот пленный Генштаб германской оппозиции имел все же положительное представление о своих бывших противниках.

Наряду с разрушительной работой войны, продолжавшейся автоматически за линией фронта и в лагерях военнопленных, существовала также более спокойная атмосфера, и там прислушивались к политическим аргументам.

И в эти лагеря - а не только через линию фронта и на коротких волнах в Германию - проникали обращения по радио, распространившиеся из Лунева. Туда поступала также газета "Свободная Германия", с черно-бело-красной каймой, печатавшаяся на хорошей бумаге и имевшая формат обыкновенной ежедневной газеты, хотя это и делалось лишь для того, чтобы при сбрасывании ее перед линией фронта противника ее было хорошо видно и чтобы она не пострадала от погоды.