Фельдмаршал Румянцев

– Прежде января дело не уяснится… – Встретив вопросительный взгляд принца, Екатерина продолжала: – Наш генерал-фельдмаршал Петр Александрович Румянцев отправил верховному визирю послание, в котором ясно и точно излагает наши планы прекратить народные бедствия и пролитие невинной крови, если Порта изъявит добрую волю к миру. А для этого нужно благопристойное освобождение нашего министра господина Обрезкова. Только после этого мы можем вступить в переговоры для скорейшего пресечения военных бедствий. Уполномоченных комиссаров с достаточными наставлениями можем направить в город Измаил, яко открытое и удобное место для обеих сторон.

Принц Генрих прекрасно понимал, что Екатерина отказывает в посредничестве прусскому королю и желает сама вести мирные переговоры. Это нарушало планы короля, мечтавшего мирным путем приобрести новые земли.

– Двойные переговоры – и через Румянцева, и через прусского короля – не принесут успеха, – сказал он раздраженно.

– Посмотрим… Если верховный визирь согласится с нашими предварительными условиями, то мы будем готовы начать мирные переговоры.

– Вряд ли он имеет на то полномочия. Ваше послание он направит султану, а тот тоже не скоро решится на что-либо определенное.

– Ну что ж, будем готовиться к третьей кампании…

Екатерина легким кивком дала понять, что разговор пока окончен, и пошла сквозь расступившуюся перед ней толпу придворных. А из головы не выходили замаскированные угрозы принца Генриха. «Вот все поражаются простоте, которая воцарилась при моем дворе, и прямоте моего характера и моих отношений… А этикет суров, никто не волен нарушить его… Во дворцах, где есть престолы, существуют свои неписаные правила, и попробуй не склонись передо мной… – Екатерина испытывала чувство горделивости и недовольства собой одновременно.

– Престолы и восседающие на них особы представляют прекрасное зрелище, но лишь издали… Не в ущерб моим многоуважаемым собратьям, я полагаю, что мы, сколько нас ни есть, все должны быть пренесносными особами в обществе… Я знаю это по опыту: когда я вот вхожу в комнату или вот сейчас двигаюсь по залу, я произвожу впечатление Медузиной головы – все сразу столбенеют и прирастают к тому месту, на котором находятся. Вот говорят, что я другая, но ежедневный опыт убеждает меня, что я такая же, как и другие, и не найдется более десяти или двенадцати лиц, которые не стесняются моим присутствием… Ну, конечно, принц Генрих не входит в это число… Он, видимо, хорош на коне, когда приказывает своим полкам действовать на поле брани… Говорят, что он действительно обладает недюжинными военными способностями и именно ему принадлежит честь спасения короля после поражения под Кунерсдорфом, когда тот растерялся настолько, что думал о самоубийстве как достойном выходе из создавшегося критического положения… А вот наружность его так холодна, что на крещенские морозы похожа. Но что умен, то уж очень умен, сказывают, что как приглядится, то будет обходителен и ласков. Да где уж, сколько времени прошло, а он такой же, как и при первом свидании, легок на руке, как свинцовая птица…»

Екатерина подавила улыбку при воспоминании о шутках и остротах, которыми делились придворные остряки, потешаясь над непривлекательной наружностью принца, особенно над его необыкновенно густыми вьющимися волосами, зачесанными в огромный тупей. Сравнивали его с Самсоном и подтрунивали над будущей Далилой.

Екатерина хорошо знала, что принц Генрих все эти дни переписывался с братом, получал от него инструкции. Знала и о том, что он не во всем соглашался со своим коронованным братом, что порождало взаимные недовольства. Ну что ж, пускай поспорят, пускай думают, что российская императрица пойдет у них на поводу. Нет, никто ей не позволит предавать интересы России – ни Панин, ни Орловы, ни Румянцевы. Стоит ей перестать отстаивать русские интересы, как и ее скинут с престола так же безжалостно, как и Петра III.

Но мрачные раздумья императрицы тут же словно отлетели, как только она вошла в небольшой, уютный зал, где стоял карточный стол, около которого весело суетилась старейшая гофмейстерина ее двора графиня Мария Андреевна Румянцева, а по углам толпились ближайшие ее помощники и сотрудники: граф Кирилл Разумовский, граф Александр Сергеевич Строганов, граф Головин, князь Голицын, шталмейстер Лев Александрович Нарышкин, фрейлины, камер-юнкеры… Любой из них, кого она назовет, с радостью сядет с ней за этот карточный стол. И она старалась не обижать никого, называя гоф-мейстерине Румянцевой «сегодняшние» имена, графиня передавала «приказание» гофмаршалу, который и приглашал очередных партнеров. Так было и на сей раз. Непринужденно и весело было за столом, где строго воспрещалось говорить о делах и где все были как бы равны между собой.