Фельдмаршал Румянцев

Личные симпатии фельдмаршала всегда отступали перед интересами России. Сколько раз граф Орлов и здесь, в Яссах, упрекал Румянцева за то, что он не готовит «чувствительнейший удар» по туркам после перемирия, которое вот-вот может закончиться. И на все резоны ничего не хотел слушать; давай ему «удар», и все тут… Никак не хотел понять, что июль, август и сентябрь – это как раз то время, когда турецкие войска собираются в самом полном виде и в лучшем ополчении. Теперь и многочисленный флот неприятеля появился в Черном море, а к осени снова уйдет зимовать в Царьград из-за того, что в Очакове худой рейд. «К чему же сейчас готовить «удар», если можно ударить тогда, когда разбредется половина войска турецкого по домам, как они это делают ежегодно?.. И как сейчас начинать бои, если собирается жатва с полей? Ведь этой благодатной поры жители были лишены все три кампании. Пусть уж воспользуются теперешним спокойствием, ведь в этом году они засеяли свои поля, слыша постоянные разговоры о мире, и мы могли бы этим урожаем воспользоваться и несколько обновить наши запасы…»

Да и какой «удар», да еще чувствительный, он может нанести? Внутреннее состояние армии хуже некуда, как ни старались привести ее в боевое состояние генералы и высшие офицеры. В частях большая доля новоприведенных и еще не обученных рекрутов, особливо в кавалерии. Есть и такие полки, где больше половины составляет сия слабая неуч. И что же – бросать ее, необстрелянную и неопытную, на сильную турецкую кавалерию? Нет, тут нужно подождать, выучить ее. К тому же и непривычка к климату, и дальний путь, который прошла эта неуч, ослабили ее настолько, что всякая болезнь липнет… И если их употребить к прямым военным действиям, то легкой жертвой они станут для турок.

Так что пусть граф Орлов успокоится, в эти месяцы Румянцев не поведет свои корпуса на турок. Нужно продлить срок перемирия хотя бы до октября, а то они могут воспользоваться этим временем, когда они в полном сборе.

Так думал Румянцев, ожидая вестей из Фокшан. А приходящие вести мало радовали его. А вскоре и совсем разочаровали. В Яссы, без свиты, той пышной, которая поражала воображение еще совсем недавно, примчался граф Орлов и вскоре, в сопровождении самых близких своих друзей, в простой курьерской кибитке, запряженной парой лошадей, спешно отбыл в Петербург. Румянцеву стало ясно, что слухи о падении графа Орлова, скорее всего, действительно не лишены оснований… Сколько уж на его веку таких перемен в судьбах некогда блестящих вельмож мира сего! А может, еще удержится? Красив, умен, ладен, но вот упрям… А таких не долго любят.

Глава 2 Поездка по Дунаю

Через две недели после поспешного отъезда графа Орлова из Фокшан Румянцев получил письмо от верховного визиря, в котором выражалась надежда, что мирные переговоры вскоре возобновятся, а пока необходимо для выгод обеих империй продлить перемирие. «Известно Вашему сиятельству, – писал визирь, – что от начала правления моего и по сей час, всегда имел я намерение приобрести мир обеим империям, для общего их блага и взаимного благоденствия их подданных. Мне известно, что мысли Вашего сиятельства ни к чему иному устремлялись, как ко благу и миру… При получении сего станет Вам известно, что теперь нарочными уже разосланы императорские повеления, дабы все мусульманские войска, находящиеся у берегов Дуная, соблюдали перемирие во все предписанное время…»

21 сентября 1772 года Румянцев подписал соглашение «на продолжение вновь перемирия, от сего месяца, на 40 дней».

Снова началась обычная в таких случаях переписка между Румянцевым и верховным визирем, между Петербургом и Яссами. Граф Панин в своих письмах давал подробные наставления Румянцеву и Обрезкову, которым предстояло продолжать мирные усилия России.

Переговоры состоялись в Бухаресте с 29 октября 1772 года по 9 марта 1773 года, но закончились, в сущности, столь же безуспешно, как и в Фокшанах. Турецкий уполномоченный упрямо отказывался признать независимость крымских татар. Даже тогда, когда Россия подписала договор с татарами, начинавшийся с провозглашения «союза, дружбы и доверенности между Россией и Крымским ханством». Россия признавала самодержавную форму правления при выборном хане, причем «ни Российская империя, ни Оттоманская Порта и прочие посторонние, никто и ни один, ни в чем вмешиваться да не имеют». Крымское ханство признавало древние права России на Большую и Малую Кабарду, обязывалось «противу России никому ни в чем и ни под каким претекстом» не оказывать помощи. Договор точно определял территорию Крымского ханства, сохраняя крепости Керчь и Еникале за русскими войсками, которые могли гарантировать Крыму свободу и независимость.

Кроме договора татары провозгласили также декларацию о своей независимости и призывали Блистательную Порту и все другие государства «формально признать Крымский полуостров с ногайскими ордами свободным, неподначальным и собственную его власть ни от кого не зависимою».