Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич

   — Что вы, ваше высочество. Великий князь обещает быть толковым начальником. Ради бога, пусть идёт со мной.

   — Ещё один генерал у меня просится охотником переправляться в твоей свите.

   — Кто такой?

   — Скобелев 2-й. Наш туркестанец, тебе известный.

   — И его возьму. Буду только рад...

С наступлением темноты вечером 14 июня назначенные к переправе первыми войска в полном молчании спустились к реке. Все приказы передавались в полголоса. Курить было строжайше запрещено.

Начали двигать к берегу понтоны и лодки. Сперва на повозках, потом спускали в воду и тянули по речному «рукавчику» к месту переправы. Там переправочные средства распределялись по ротам пехотинцев-волынцев. В Зимнице находился корпусной командир генерал Радецкий. Участник того поистине исторического перехода русской армии через Дунай так описывает его начало:

«...Едва началось первое движение, вдруг тревога: стая диких гусей, испуганная движением понтонов, поднялась с болотвины и страшно загоготала.

Генерал в отчаянии.

   — Ну, — говорит ему его начальник штаба Дмитровский, человек, бывавший на Кавказе, — дорого бы обошлись нам эти гуси, если на том берегу были бы черкесы; они, шельмы, знают, что даром гуси с таким гвалтом не поднимаются ночью с болота.

Но на том берегу всё тихо, и огоньки, кое-где мелькающие, дремлют в неподвижности.

В десять часов тревога пуще первой. Понтоны выехали на мост. В ночной тишине вдруг раздаётся адский треск: вся земля застонала; уху, успевшему привыкнуть даже к разговору шёпотом, треск этот показался светопреставлением, за сто вёрст в окружности должен он разбудить турок.

   — Бога ради, поезжайте скорее к коменданту, — говорит генерал Драгомиров своему ординарцу, — и достаньте соломы; сколько можно взять везите, хоть все крыши велите ободрать, но достаньте.

Явилась солома.

Шум стал тупее.

Понтоны проехали.

Идёт артиллерия.

Треск и шум ещё сильнее, соломы нет уже и помина.

   — Ну, всё пропало, — решают генералы, — турки приготовят нам встречу, и ещё какую: притаятся, и затем пойдут.

В 11 часов ожидать и прислушиваться стало невмоготу.

   — Идёмте! — сказал генерал своим и отправился к берегу.

Тут вскоре стали подходить понтоны; по мере того как они подходили, принимались связывать из них паромы.

Войска стояли на берегу.

Тишина была мёртвая; ни звука, ни взрыва голоса, ни огонька. Чуялось, что дисциплина, доверие, невольное чувство самосохранения и сознание торжественно страшной минуты действовали на каждую солдатскую душу отдельно и стояли как бы в воздухе.

Когда понтоны выстроились вдоль берега и генерал Драгомиров их осмотрел, последовало приказание пехотным войскам стать при понтонах, в порядке, прежде уже указанном.

Разместились солдатики у понтонов на берегу.

   — Готовы? — спросил генерал.

   — Готовы! — ответили шёпотом голоса.

   — Ну, с Богом, садись.

Стали рассаживаться.

   — Сели?

   — Сели.

   — С Богом, отчаливай.

Генерал снял фуражку, перекрестил понтоны, перекрестился сам; все солдаты тоже, сняв шапки, перекрестились.