Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли

Как бы там ни было, а Смоленск пал. В боях за него, по словам Сегюра, «было столько же славы в поражении, как и в нашей победе». В тот же день французы вступили в пылающий ад, именуемый Смоленском, в боях за который французы потеряли более 12 тысяч человек. Мэром взятого города был назначен «титулярный советник Васька Ярославцев» (так дословно было сказано в распоряжении Наполеона).

Таковы события «смоленской эпопеи», вызвавшей бурю возмущений в обеих столицах, в стране и в армии. Против Барклая снова выступила вся оппозиция. Однако в решении своем на оставление Смоленска Барклай был непреклонен.

Присланного к нему депутата от оппозиции генерала А. И. Кутайсова он отправляет со словами: «Пусть каждый делает свое дело». Не возымели действия ни уговоры брата царя Константина, ни слова Беннигсена (последнему снова было приказано покинуть действующую армию), ни горячие протесты Багратиона, утверждавшего, что «при удержании Смоленска еще один или два дня неприятель принужден будет ретироваться». Барклай был непоколебим. Решения, которые он принимал, хороши они были или дурны, были его собственными, и никто из окружающих не мог сказать, что он имел на него влияние. «Настойчивость в преследовании поставленных им целей была безграничной». Несмотря на все возрастающую к нему ненависть, вопреки воле царя он сохраняет русскую армию.

Попросту говоря, попытка Наполеона навязать генеральное сражение в невыгодном для русской армии положении снова оказалась неосуществленной.

Безрезультатной для него оказалась и попытка отрезать пути отхода 1-й армии из Смоленска. Положение спас генерал-майор Павел Тучков, арьергард которого в неимоверно трудном бою сдержал первоначальный натиск французских войск, пытавшихся преградить отход 1-й армии у Валутиной Горы 19 августа (в сражение были затем втянуты два русских и три французских корпуса).

Здесь снова проявилась твердость характера Барклая. Прибывшего к нему Тучкова с мольбой «сил нет больше держаться» он отправляет назад со словами: «Если вы снова вернетесь ко мне живым, я прикажу вас расстрелять». Возвратившийся Тучков, несмотря на сильную контузию, продолжал руководить боем. Раненный в последней атаке пулей в голову и штыком в бок, он был взят в плен.[43]

Впрочем, немалая заслуга в успешных действиях русских войск принадлежала и маршалу Жюно, корпус которого, составленный из вестфальцев, солдат-свинопасов, «розовых, как ветчинные окорока, и таких же жирных», выйти вовремя на указанный Наполеоном рубеж не смог. На бедного Жюно посыпались обвинения «в спасении армии Барклая», что, по-видимому, и послужило одним из поводов (в последующем) для его самоубийства.

Итак, русская армия снова отступала, то отрываясь от противника, то чувствуя его дыхание. Она продолжала путь на восток, выбирая приличную позицию и удобный момент для генерального сражения.

Что же касается Наполеона, то он по занятии Смоленска заявил: «Я укреплю свои позиции, мы отдохнем, опираясь на этот пункт, организуем охрану и тогда посмотрим, каково будет Александру… Я поставлю под ружье Польшу, а потом решу, идти мне на Москву или на Петербург».

Однако от прожектов таких ему вскоре пришлось отказаться. Дело в том, что «смоленское сидение» отнюдь не гарантировало победоносного исхода войны. Более того, длительное пребывание в Смоленске создавало ряд серьезных проблем. Прежде всего «смоленская пауза» могла быть расценена «просвещенной Европой» как провал стратегических замыслов со всеми вытекающими из этого последствиями. Кроме того, длительное нахождение здесь Великой армии требовало столь же великих затрат. Все это могло активизировать оппозицию во Франции. А в отсутствие императора в Париже могло произойти многое!

Попросту говоря, в создавшейся обстановке Наполеон должен был либо продолжать наступление, либо отвести свои войска за Неман. Последнее же означало бы его полное поражение в войне. Оценив обстановку, Наполеон заявил: «Не пройдет и месяца, как мы будем в Москве».

Оптимизм Наполеона снова оказался преждевременным. По приведении армии в порядок и получении сведений о потерях выяснилось, что из 280-тысячной группировки, действовавшей на главном направлении, осталась лишь половина. К тому же растянутость коммуникаций, беспрерывные диверсии партизан, грубый просчет в определении запасов продовольствия и фуража обрекли наполеоновское войско на полуголодный паек.[44]

«Мы испытывали, — писал Коленкур, — столько нужд, столько лишений, мы были так истомлены, Россия показалась нам такой неприступной страной, что термометр чувств, мнений и размышлений очень многих людей надо было искать в их желудках».

Не в лучшем положении оказалась и конница. Половина ее была потеряна, остальная часть была очень изнурена беспрерывным движением и плохим питанием. «Люди могут идти без хлеба, — писал Э. Нансути, — но лошади без овса — не в состоянии. Их не поддерживает в этом любовь к отечеству».

Вот почему планы Наполеона на ведение войны в России изрядно изменились.