Читаем Фельетоны полностью

И, пройдя памятник героям Плевны, который чаще бытует в народе под называнием Памятник героям Пленума, вошли мы в святилище комсомола.

— Ах, ах какая идея! — вскинулись все главные секретари комсомола — Просто позор, что такое осенение произошло у вас, а не в наших структурах, не в наших мозговых центрах. И какой широкий, царственный жест со стороны "Крокодила"! Ну, возможно ли такое на Западе? Миллиардное дело — и нам передается бесплатно! Единственно с названием — "юмористический". Какая-то в этом мелкотравчатость, легковесность, птичка божия не знает ни заботы, ни труда.

И доразъяснили нам, что "Крокодил"-то — он журнал политической сатиры при ЦК КПСС. На Западе, само собой, как черт от ладана бегут от сатиры, чтобы скрыть от общественности гангренозные язвы. У нас, понятно, язвы отсутствуют, нету их, разве уж прыщики, нравственные бубончики и угри. Но сатирической скребницей мы сотрем с лица комсомола и это! Успеха вам, старшие товарищи, а для координации пристегнем вам в помощь ответорганизатора ЦК ВЛКСМ т. Мостового.

И прекрасен был Мостовой. Идеям Ленина предан безмерно. В глазах бухаринский ум. Легкоатлет, спортивен. Сгусток энергии.

— Грядет Пятнадцатый съезд комсомола, — оповестил Мостовой. — Если мы напряжемся, то к открытию съезда на кресло каждого делегата мы выложим по пилотному номеру молодежного сатирического журнала "Зубастик". "Зубастик" — это завуалированный переклик с названием патронирующего "Крокодила". И в съездовском распорядке "Разное" возгласит первый секретарь всесоюзного комсомола:

— Друзья! Кто за издание задиристого, занозистого молодежного журнала "Зубастик"? — И зал обязательно взорвется одобрительным криком: "Даешь!"

И поспели мы. И выложили на кресла. Но все откладывался в речи главного комсомольца раздел "Разное". А вместо того, разгоряченный "летящими голосами" умело рассаженных в зале гэбистов-психологов, вскочил на ноги многосотенный зал, кликушески ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МИНУТ в исступлении крича:

— ЛенинснамиЛенинживЛенинснамиЛенинживЛенинснамиЛенинжив!..

— Класс! — в гостевом ярусе подтолкнул нас локтями ответорганизатор Мостовой. И в канонадном реве мимически призвал нас вострогнуться: какой порыв! Какое единение съезда!

А через три кресла от меня, тоже гость съезда, стоял синюшный от ужаса Аркадий Исаакович Райкин. И когда после страшного камлания и экстаза затеялось всеобщее пение "Интернационала" в переводе на русский язык тов. Коца, обнаружил я, что слов-то "Интернационала" Аркадий Исаакович — ни в зуб ногой, а только пришепетывает обескровленными губами, чтобы какой-нибудь из стоящих рядом гэбистят не настрочил потом: Райкин демонстративно не уважал и не пел. Не знал слов и бронетанковый полковник, стоящий рядом со мной, и лишь единственные из партийного тропаря впитал он слова — "отвоевать свое добро". И когда дошло до этих слов — грянул так, что у меня в кармане самопроизвольно расщелкнулся портсигар.

— Уф! — после съезда сказал в кулуарах ответорганизатор Мостовой.

— Завершили с триумфом. Теперь в "Балчуг", в "Балчуг", снять напряжение! Но съезд! Какие сияющие глаза! Какая сплотка! Порыв! Патриотика! "Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути, в коммунистической бригаде с нами Ленин впереди!". Вам чего плеснуть, мужики, "Арманьяк", "Эрвин Лукас боллс" или водяры? "Эрвин" — в нём, глядите — чешуйки плавают из сусального золота. Голландцы расстарались. Забавно, а? В туалете оглянешься — а оно сияет! Посмотрю я завтра кал, чем сегодня завтракал.

Что ж, не лыком шиты и мы, да с такой ли встречались небывальщиной в алкоголе. И с тем же художником "Крокодила" Андреем Крыловым, в Беринговом проливе, на траверсе Соединенных Штатов Америки, капитан крохотного проржавленного китобойца Юра Образцов сурово предупреждал:

— Плывем без днища. В днище дыра — аж свинья пролезет. Залил днище цементом, всякое может статься. Так что самое время выпить. Держите — "Тоджикистон виноси".

— А чего же такое мутное? — поглядел на свет сквозь свою поллитровую банку знатный живописец и колорист художник Крылов.

— Кореец, — сказал капитан. — Из него настоялось. Об прошлом году утонул в цистерне. Да вы пейте, не норвежец же, не швед утонул. Они здоровенные, тогда пить бы брезгливо. А кореец — он существо маленькое, портативное. Употребляйте с доверием. От корейцевых кальсон пуговицы не попадутся, отфильтровали на Сахалине.

…И под золоченый напиток "Эрвин Лукас боллс" мы всё же спросили ответорганизатора Мостового:

— А как же все-таки журнал "Зубастик"? Отчего не было слов о журнале в обещанном съездовском "Разное"?

— Мужики, вы — серьезно? — уже не бухаринскими, а дзержинскими глазами глянул на нас Мостовой. — Да на кой ляд руководству комсомола этот ваш журнал? Кроме неприятностей от него что может быть? Зато — в какую сыграли активность! На каких уровнях озабоченно помандели! Смачно поегозили. Ну, вы не кисните, мужики. Ну, еще по стакану. Веселей, все за счет заведения!

Перейти на страницу:

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза