Фелисетт

С третьего раза она угадала комбинацию, причем отлично помогла хорошая память на цифры, что спасло от повторений. И вот шкафчик открылся: по трем стенкам висело разное оружие, внизу лежали патроны, а на внутренней стороне двери ранее был бронежилет. Максим же попросту открыл рот: все же ранее оружие он не видел, а тут такой арсенал. Если бы не стойкое лидерство Норы, то его шаловливые ручки точно бы прихватили тот или иной экземпляр. Нора быстро достала пистолет и коробку патронов, после чего показательно перед носом Максима хлопнула дверцей.

– Вообще‑то, я знаю, как ими пользоваться! Видел в кино!

– А я умею ими пользоваться. Следи лучше за дверьми.

– Нам точно жопы надерут, вот точно! – Максим уже свыкся с этой участью, и Нору это даже позабавило.

Чуть выглянув, он контролировал не только расстояние до лифта, но и до выхода с базы. Вскоре Нора зарядила пистолет, причем, хоть он и был немного ей великоват, пользовалась она им умело, повторяя себе в голове наставление папы: стрелять только в самом крайнем случае самообороны, пока не готова, предохранитель не снимать.

Нора убедилась в безопасности пистолета и вышла к Максиму. Важно уточнить, что именно нахождение в центральном проходе, откуда открывался обзор до лифта, сыграло ключевую роль. Не успел Максим даже заметить, как вокруг тихо, оба услышали бросающий в дрожь стон. Прямо откуда‑то со стороны лифта, страшно и мучая холодным потом, то самое Чудовище кричало во все горло. Всхлипывало, стонало, будто бы пыталось даже прокашляться или что‑то проглотить, – оно было там, но они его не видели. Кошмарные звуковые метаморфозы накинулись на детей почти неописуемым ужасом, и, не успев даже собрать волю в кулак, они увидели, как Чудовище выломало широкие створки лифта. Они не могли полностью его разглядеть из‑за отключенных ламп надо входом, но смогли почувствовать на себе его обжигающий взгляд. Чудовище со свирепым воплем, расходящимся эхом вокруг, кинулось на Нору и Максима.

Она давно не с нами

Минуло около пяти минут, как Август сообщил о твердом намерении покинуть «Фелисетт», а следом и освободить должность заместителя Холда. Вроде бы, на первый взгляд, решение имело строго личный характер и все основания быть принятым благосклонно: отец хочет больше времени проводить с быстро взрослеющей дочерью, ставя родительство выше карьеры. Да вот только Холд воспринимал услышанное совсем не так, как должен был. Более того, он хотел бы относиться к этому иначе, но не мог. Помимо разваливающегося плана оставить после себя сильного лидера для «Фелисетта», причем не чужого человека, а родного, он неожиданно для себя ощутил чувство предательства. А последний раз такое было, когда его родной сын умолчал о рождении внука, о чем Холд узнал вообще от третьих лиц, причем случайно, спустя чуть ли не целый год. Нил и Лилит решили не говорить даже про беременность.

И вот вновь Холда словно предают – пусть ситуации и разные, но воспринимаются им почти вровень. Будто бы он и вовсе чужой для всех и каждого, а идущая по пятам смерть многократно усиливает давно сдерживаемые далекие ему человеческие чувства. Что же это получается – он умрет один? Здесь? А вся затея, все, ради чего он организовал поспешный сбор самых близких людей, – что, впустую? Нет! Нельзя такое допустить! Он достаточно настрадался за жизнь, принес немалые жертвы! Похоже, все идет к тому, что его участь – бороться до конца, умирая с мыслями о том, что его ненавидят, не уважают, не ценят! Хах, даже забавно: а разве не к этому он адаптировался уже давным‑давно? Вот именно, старый дурак, вот именно, ругается он про себя, мельком взглянув на наручные часы, а конкретно – на установленное время будильника, по истечении которого случится… нет, к чертям все лишние раздумья!

– Ты все верно решил, – с трудом высказал Холд. понимая некую зависть к Августу, – лучше раньше, чем позже. Нора еще маленькая, наверстаешь с лихвой.

Холд не хотел и в глазах Августа быть… быть тем, кем был в глазах Нила.

– Наверное, если б я в свое время одумался, то с сыном был бы в лучших отношениях.

Да, все верно, окутанное тоской сердце спровоцировало признание, может, даже настоящее раскаяние, позволь он себе чуть больше.

Внезапно их тряхануло, и все восемь шипованных колес полноприводного бронированного вездехода познакомились с ледяной коркой. На полсотни километров – лишь сплошной лед, ровный, с небольшой снежной и очень подвижной крошкой на поверхности.

– Место падения должно быть уже скоро. Видимо, за тем возвышением, – очень нейтрально заключил Август, сверяясь с картой.