Феллах

На его глазах строился этот дом — камень за камнем, этаж за этажом, ввысь и вширь. Вот эти мраморные колонны доставили морем из Италии. Сколько лет прошло с тех пор? Наверное, не меньше полувека. Старая ханум тогда была на сносях. Впрочем, она ожидала не Ризка, а его младшего брата Фархата. Ризк уже учился ходить. Шалун был страшный. Как только шейх Талба начнет читать Коран, Ризк, бывало, уцепится за его плечо и качается вместе с ним в такт молитве. Стоило шейху склонить голову в поклоне, мальчуган тут как тут — садился на него верхом. И подумать только — прошло уже полвека!.. Как летит время! А сколько же самому шейху было тогда? Пожалуй, лет восемнадцать. У него был громкий бархатистый голос, который мог заворожить любого. И сам он был парень хоть куда — и сильный, и красивый, и статный. От военной службы его освободили — записали, что он единственный сын у родителей. Впрочем, освободили-то его по другой причине. Просто старому бею очень нравилось, как Талба читает Коран, вот он и оставил юношу при своем доме, внеся откуп за его освобождение от обязательной службы. Сколько раз за прошедшие полвека читал он здесь то громко, во всю силу своих легких, то шепотом молитвы в дни религиозных, мирских и семейных праздников! Сколько бессонных ночей провел он в этом доме во время поста Рамадана, читая нараспев Коран — страницу за страницей. Когда пост приходился на зимние месяцы, Талба обычно устраивался в этой гостиной, справа от дверей, а летом на балконе. Старый хозяин усаживался напротив него в просторное кресло, в котором сейчас развалился Ризк-бей. А шейх Талба обычно пристраивался на деревянной скамейке, не то что учитель Абдель-Максуд — тот сразу садится в кресло.

Ох, уж этот Абдель-Максуд! И чего ему надо! Вечно он философствует. Никто не сомневается, что он читал Коран и даже, возможно, выучил его. Но толкует он молитвы по-своему, как-то очень странно. И к замечаниям шейха относится с издевкой. Вообще человек он подозрительный. Все подсмеивается да подтрунивает над стариком. А послушать, что он несет, — так уши вянут. Ересь, да и только. Если верить ему, выходит, что все люди сами себе хозяева и господа. Дескать, даже наш пророк Мухаммед — да будет благословенно имя его во веки веков! — выступал против того, чтобы его называли повелителем и избранником божьим. Откуда Абдель-Максуд понабрался таких мыслей? И как у него только духу хватает произносить богохульные речи? Нет, поистине деревня стала прибежищем для безбожников и нечестивцев, если даже образованные люди, читавшие Коран, и те без зазрения совести оскверняют имя пророка Мухаммеда!

«Ну что ты, Абдель-Максуд, опять уставился на меня, будто удав на кролика? — с раздражением думал шейх Талба. — Тебе не нравятся мои слова? Еще бы! Ничего удивительного в этом нет! Как бы ты не хорохорился, а твои познания не сравнить с моими. Я познал мудрость святой книги, когда тебя и на свете не было. Ты еще находился в утробе матери, а я уже читал людям Коран, и они прислушивались к моему голосу, просили у меня совета. Сколько тебе сейчас? От силы тридцать пять — не больше! А мне — скоро семьдесят… Как же ты осмеливаешься меня поучать? Сомневаться в истинности моих слов? Неужели ты и вправду считаешь, что разбираешься в вопросах религии лучше меня? Признайся откровенно, ты только делаешь вид, будто в них разбираешься. Так уж сиди и помалкивай! Но нет, ты, кажется, опять хочешь ввязаться со мною в спор? Хочешь загнать меня в угол? Не советую, мой мальчик. Я против тебя ничего не имею. Но рассуди сам, Абдель-Максуд, разве это справедливо, что ты, а не я читаешь проповеди в мечети? По какому праву ты занял мое место на мимбаре[11], отказавшись от жалованья в мою пользу? Я не нищий, чтобы получать милостыню — деньги за проповеди, которые не читаю! И как ты можешь стоять на мимбаре, не постигнув всей мудрости старых книг, доставшихся нам от прадедов? Ведь ты учишь людей не тому, что содержится в этих книгах, а тому, что приходит тебе в голову. Но это вредные, греховные мысли!.. Аллах накажет тебя за них. Он все видит, все слышит…»

Из внутренних покоев появилась с подносом Тафида. Она остановилась перед Тауфиком Хасанейном и ему первому предложила чашечку кофе. Вот плутовка! С какой стати она оказывает такую честь этому паршивцу? Уж не приглянулся ли он Тафиде? И чем же он может прельстить? Разве что рыжими усами, как у Ризка… Нет, что ни говори, если уж кто и достоин здесь ее внимания, так это Абдель-Максуд! К нему-то ей и надо было бы подойти в первую очередь! А он ослеп, что ли? Лучшей невесты во всей деревне не сыщешь. И красивая, и статная. Выросла в сытости и довольстве. Не каждая девушка в деревне ест мясо, молоко, белый хлеб и сладости, которыми Тафиду потчуют у Ризк-бея. Взял бы Абдель-Максуд такую в жены — не пожалел.

Пока Тафида обносила гостей кофе, Абдель-Максуд не сводил с нее глаз. Когда она опять удалилась на женскую половину, Абдель-Максуд, провожая ее взглядом, сказал: