Феми–фан. Фантастические повести, рассказы

Застолье было в разгаре. “Бойцы скота” дуэтом спели бравую маршевую песню “Эх, эскадрончики мои!..”, Анна Борисовна мрачно сыграла на гитаре, Плехан Иванович рассказал, театрально жестикулируя, неприличный еврейский анекдот. Я тоже решил внести лепту в общее веселье и прочитал из Пушкина: “Шуми, шуми, послушное ветрило…”. Дальше–то я не знал, и никто, по–видимому, не знал тоже. Мне стало неудобно. Все молчали.

И вот тогда заговорил вдруг профессор:

— Говорил я ему: “Евгений, не спеши! А то будет, как в прошлый раз!”

Фраза была загадочная, но явно относящаяся к Попсуенко, и я живо поинтересовался:

— А что было в прошлый раз?

— Что, что! — фыркнул Дюка. — Как говорится, замели…

Анна Борисовна свирепо кашлянула. “Боец скота” умолк.

Тогда я спросил, чтобы поддержать интеллигентный разговор:

— Вы, простите, каких наук профессор?

Вопрос мой не понравился — Западловский моргнул и, почудилось, яростно вильнул хвостом, спрятанным под столом. Дюка с Аликом заржали. Анна Борисовна погрозила мне пальцем с такой злостью, что он чуть не оторвался.

— У нас, юноша, не рекомендуется лишних вопросов задавать, высокомерно и строго сказал Плехан Иванович.

— А это не ваша прерогатива — указывать да выговоры делать! — накинулся на него профессор. — Вы кто? Вы — казначей. Вот и занимайтесь, чем ведено!

Ясно: расстроилось веселье. Руки потихоньку стали почесываться, и я впервые за весь вечер ощутил беспокойство. Оно было ничтожное и противное, как таракан, бегущий по чистой стене.

— Где товарищ Попсуенко? — тихо спросил я.

— Евгений Робертович будет позже. Он поручил мне подготовить вас.

— Профессор, кончай тягомотину, говори все прямиком, — перебили “бойцы скота”.

Западловский вильнул хвостом.

— Вам, Пыркин, посчастливилось стать свидетелем и участником великого исторического процесса.

— Ры–во–лю-ци–он–но–го! — важно пояснил Плехан Иванович.

— Сейчас разве революция?! — всполошился я.

Все, включая Анну Борисовну, засмеялись.

— Поздравляю, вы не знаете, что сейчас революция! А что же тогда по–вашему, что, а? Нет, что? — приставал, издеваясь, профессор.

— Н-не знаю… жизнь…

— Жизнь — это революция, а революция — жизнь! — хором провозгласили Дюка и Алик.

Я не возражал.

— Евгений Робертович Попсуенко, несмотря на свою молодость, а может быть, и благодаря ей, — видный деятель революционного движения. Это доступно вашему пониманию, Пыркин?

Я понял, но сделал вид, что нет.

— Черт побери! — вспылил Западловский. — Вы хоть знаете, кто такой Робеспьер?.

— Нет!!!

— Ладно, допустим. Вернемся к Попсуенко. Слушайте внимательно: он задумал серию публичных выступлений и отвел вам главную роль в первом из них, которое состоится завтра. Понимаете?

Руки заныли, полезли трусливо под стол.

— Чего вы хотите от меня?

— Хотим, чтобы вы исполнили свой долг перед Отечеством.

— Это против официальной власти?! — закричал я, как ошпаренный.

Все снова захохотали, а профессор надменно ответил:

— Одному Богу известно, какая власть официальная, а какая нет. Не будьте же слюнтяем, Пыркин!

Руки под столом ущипнули меня: мол, надо схитрить, иначе живым отсюда не выбраться.

— А что я должен буду делать?

— Вот это прекрасный деловой вопрос! — обрадовался профессор. — Вы должны будете кинуть камень. Куда — вам укажут.

— Камешек вот таку–у–сенький… — показал кулак “боец скота” Дюка.

— Хлобысь! — рявкнул Плехан.

— В человека?! Камень в че–ло–ве–ка?!! Вы сошли с ума! Я — член партии!

— А где же ваш партбилет? — подло спросил Западловский. — Вы, мой милый, бомж. Вы партию опозорили.

— Я… болен неизлечимой болезнью… я не несу ответственности…

— Вы ее понесете, это я вам твердо обещаю.

— В психушку свезете?

— В тюрьму.

— За что?!

— А вы, сударь мой, человека убили. Вот-с!

Я окаменел и крикнул шепотом:

— Нет!

— Ишь, окрысился, — усмехнулся казначей.

— Вы месяц назад во время припадка болезни устроили драку около гастронома и зверски ударили по голове гражданку Евдокию Савельевну Полушалок, персональную пенсионерку 95 лет. Она скончалась, не приходя в сознание. На вас Пыркин, розыск объявлен. Вы — вне закона. Эскапады с лампочками — детские забавы по сравнению с убийством.

Профессор врал, издевался, не слишком даже притворяясь. Сейчас я уверен, что всю эту историю он придумал сходу и никакой Полушалок нет и не было на свете. И с чего бы это персональная пенсионерка встала в очередь за какой–то дрянью! Впрочем, встала бы, ой, встала… Но не в этом дело, а в том, что тогда, припертый к стенке чертовской наглостью, я растерялся: вдруг действительно старушку убил?..

Они стали хором стыдить меня:

— Не совестно вести такую жизнь?..

— Ночевать по подвалам…

— Воровать…

— Женщин калечить…

— …и убивать!..

Анна Борисовна грозила пальцем.

— Еще хорошо, что вас Попсуенко подобрал и решил эту неуправляемую болезнь в нужное, полезное русло ввести. Вас, Пыркин, ни в коем случае нельзя оставлять без руководства, а то, чего доброго, вы завтра… Кремль взорвете. Покумекайте, что лучше: бросить какой–то банальный камень или взорвать народную святыню.

Тут, Кесарь, я совершил, не побоюсь сказать, самый лучший в своей жизни поступок — встал и поклялся: