Феми–фан. Фантастические повести, рассказы

“Ошаловская экспедиция Института археологии за последние несколько лет открыла 11 многослойных поселений в Ошалове‑2, датируемых V–X вв. н. э. Здесь вскрыта площадь около 600 кв. м. Чрезвычайный интерес представляет ритуальный комплекс, открытый в этом году. Он состоит из нескольких компонентов, относящихся к культу Яро. По предложению к. и.н. Л. П. Афиногенова центром ритуальных поклонений являлся не сам бог Яро, отождествляемый с Солнцем, а некое реальное живое существо (возможно, в некоторые периоды и человек), по условиям жизни которого, а также по характеру поведения, служители культа Яро предсказывали изменения погоды и, по всей видимости, через которого пытались влиять на погодные условия. Теория Л. П. Афиногенова считается весьма спорной.

Одна из основных частей ритуального комплекса — большое кострище овальной формы. В нем найдены обломки глиняной посуды.

Л. П. Афиногенов утверждает, что существует прямая связь между изучаемым нами ритуальным памятником и так называемыми “Списками Ибн–Фарруха”, найденными в конце прошлого века в Багдаде. Списки IV века, но предполагается, что первоисточник более раннего происхождения. По версии Афиногенова, Хамид Ибн–Фаррух во время своих путешествий столкнулся со служителями Яро и сделал довольно подробное описание “культа стихий”. В “Списках” содержится так называемый “погодный реестр” — описание погодных условий за довольно длительный период времени (около 30 лет), тщательно записанный автором со слов служителей культа.

Существо, по поведению которого предсказывали погоду, именовалось жагалом. Погодные условия идентифицировались (по Афиногенову) так: ровное, спокойное настроение жагала — безоблачно, тепло; смущение, страх — дожди; особая радость, удовлетворенность — жара, засуха; неистовство, злоба “топор” (?). Понятие “топора” и еще ряд пророчеств Афиногеновым не расшифровано. Часто сомнителен перевод текста, возможны ошибки при переписке.

Мы просим сотрудников вашего института, владельца уникального архива погоды, дать сведения о том, когда в период функционирования Ошаловского капища наблюдались такие погодные условия: дождливая весна, такое же дождливое лето, морозная ветреная осень и, что характерно, столь же дождливая зима. Затем — ранняя теплая весна и жаркое плодородное лето.

Дальнейшие исследования в Ошалове‑2 и точная датировка “Списков Ибн–Фарруха” помогут полнее раскрыть значение культа Яро и его влияние на культуру племен, населявших эти места”.

“Диссертации, поди, пишут, — подумал Саша, — выложь–подай им мокрый год в X веке”. Потом заказал в Информационном центре секцию со “Списками Ибн–Фарруха” и совсем забыл о своем заказе.

Домой Саша возвращался автобусом. Сказал себе, что для разнообразия, но в душе все равно сознавал, что боится опять встретить в электричке Олю Рыжову. Погода начала портиться уже в обед. Набежали тучки — сначала как–то несмело, но затем закрыли небо полностью.

Впереди автобуса под ярко–лиловой тучей стало совсем темно. По белому, сухому пока асфальту, автобус вбежал под тучу, подставился беззащитно–чистым ветровым стеклом — и посыпало! На уже дышащую теплом землю, на молодые побеги вокруг шоссе лоскутами–хлопьями долетел злой снег, очень яркий на фоне тучи.

“Эх, не справился сегодня Институт прогнозов, оплошал. Воздушный фронт прозевали”, — подумал Саша и погладил сквозь стекло большую блестящую каплю. Утреннее настроение, как и погода, безнадежно испортилось. Этот сморщенный нос, затем письмо. Впрочем, письмо… А что? Ошалово‑2, между прочим, расположено в десяти километрах от его родной деревни. У него и тетка по матери из Ошалова. Тогда, предположим, почему и не он? Вот с утра погода была отличная — и настроение отличное, сейчас и настроение испортилось, и погода. Тогда пусть в будни льет, а в выходные — ни–ни! И, главное, чтобы не лило во время отпуска. Итак, загадаем, чтобы в июле была отличная погода. Во второе воскресенье. И не просто загадаем, а повелим!

К полудню мир начал собираться на Ярову поляну. Рашка выпросила у матери новую рубаху, шитую алыми нитями, которые мать выменяла на хорошую жеребячью шкуру. На рубаху Рашка надела ожерелье из круглых камешков — в каждой бусине словно человеческий глаз с ресницами светился. Мать свою новую рубаху отложила, а надела ту, что постарее да покороче.

На поляне кругом встали вятыши и зажгли большой костер. Яро был высоко над поляной, и казалось, что пламя пытается лизнуть его оборванным языком. Отрочи к большому костру не подходили, а стояли поодаль.

Поначалу долго пели олвы — не те, что уводили Выря, а свои, мирские. Пели так, будто голоса их вытягивались длинными–предлинными ремнями. У вятышей затекли руки и ноги от непривычного, недвижного стояния, заныло в груди. Иные, охватив себя руками, корчились и пошатывались. Только кончили олвы — загудели тугие бубны, и начали раздавать всем мясо. К Ярову дню зарезали много скота.