Обойдя всех своих друзей и изложив им суть задуманного предприятия, Фемистокл вечером оказался близ Итопских ворот. Он без труда отыскал дом бывшего торговца Ктесиоха, над дверями которого теперь висела вывеска непристойного характера. Па вывеске была изображена голая пышногрудая женщина с распущенными волосами, которую обнимал обнажённый мужчина. Отчётливо было заметно, что обнажённая красотка явно азиатского племени, а обладающий ею мужчина - эллин.
Заведение называлось «Сладкие объятия». Название диктериона можно было прочесть внизу под рисунком, а также на двери, выкрашенной в белый цвет, с глазком посередине.
Дом Ктесиоха имел два этажа: прочное здание из светлого туфа, залежами которого была богата гора Гиметт, к юго-востоку от Афин. Наложницы-азиатки обитали на первом этаже. На втором, окна которого выходили на широкую Итопскую улицу, жила хозяйка диктериона и её слуги.
Анаис приняла Фемистокла на втором этаже в самой большой из комнат, обставленной и украшенной в финикийском вкусе.
Для своих сорока лет Анаис выглядела замечательно, поскольку не была склонна к полноте и не злоупотребляла вином и жирной пищей. Кожу на лице Анаис разглаживала различными косметическими масками из трав, кореньев и оливкового масла, поэтому морщин почти не было. С той поры как Анаис выкупилась на волю и стала содержательницей публичного дома, она неизменно одевалась в строгом стиле замужних афинских аристократок. Ей очень шли греческие одежды и причёски, поскольку волосы у Анаис были густые и длинные. Эти черные, блестящие, слегка волнистые волосы были также предметом тщательного ухода со стороны хозяйки, которая гордилась ими, частенько замечая завистливые взгляды других женщин.
Фемистокл, усевшись в кресле с подлокотниками, невольно залюбовался очаровательной финикиянкой, с которой в прошлом он провёл немало памятных ночей. Годы явно щадили Анаис. Пусть не было прежнем стройности, зато пышные бедра и округлая грудь, только подчёркивали тонкую талию и прямую осанку.
- У тебя великолепная посадка головы, моя прелесть, не удержавшись, сказал Фемистокл. - Это так красиво, тем более при такой роскошной причёске! Можно я буду называть тебя Божественная?
Анаис польщённо улыбнулась.
- В былые времена, Фемистокл, ты больше восхищался моими ногами и ещё кое-чем, - заметила она, кокетливо прикрыв длинными ресницами тёмно-карие миндалевидные глаза. - Ныне, как видно, эти части моего тела занимают тебя гораздо меньше. Очень жаль! Анаис печально вздохнула.
Фемистокл немедленно заверил финикиянку, что её ноги и ягодицы нравятся ему, как и прежде.
- Я просто подумал, что тебе, как владелице диктериона, ныне более приятны для слуха иные комплименты, - слегка оправдываясь, промолвил Фемистокл. - А вот обещанные мною восемь драхм.
Он высыпал на низкий столик серебряные монеты.
- Благодарю, - с милой улыбкой сказала Анаис.
- Извини, что я так долго не отдавал свой долг. Фемистокл слегка прокашлялся в кулак, чтобы скрыть смущение. - Честно говоря, Божественная, я совсем забыл про него. За последний год на меня свалилось столько дел! Просто голова идёт кругом!
- Вот уж не поверю! - возразила Анаис.
Она поставила стул почти вплотную к креслу, где восседал гость, и уселась так, чтобы её колени касались коленей Фемистокла.
- Сколько я тебя знаю, друг мой, твоя голова всегда была полна замыслов, больших и маленьких, - продолжила Анаис. - Ты всюду успевал в числе первых, всегда был на гребне событий. Ты даже вино не пил в светлое время суток, чтобы хмель не дурманил голову. Не думаю, что за те полтора года, что мы с тобой не виделись, ты стал меньше заниматься политикой. «Политика» была твоим любимым словечком даже в постели со мной. Интересно, ты и общаясь с женой щеголяешь этим словом?
- Ну что ты, Божественная! - Фемистокл рассмеялся. - Моя жена рожает мне детей и блюдёт мой очаг. О государственных делах я с ней не разговариваю. Зачем? У неё домашних забот хватает. К тому же Архиппе далеко до твоего ума.
Фемистокл легонько притянул Анаис к себе и нежно поцеловал в пунцовые уста.
Финикиянке этого показалось мало. Она перебралась на колени к гостю, обвив его шею руками.
После долгого поцелуя Фемистокл как бы между прочим поинтересовался у Анаис, появляется ли в её заведении знатный афинянин Эпикид, сын Эвфемида.
- Это твой друг? - спросила Анаис.
- Скорее наоборот, - вздохнул Фемистокл.
- Не стану лгать, знатные афиняне у меня бывают редко. Тех, кто часто заходит сюда, я знаю в лицо, но не по именам. Редко кто из эвпатридов называет своё подлинное имя продажным женщинам. Да это и не нужно. У нас всё как в лавке: пришедший платит деньги и получает удовольствие. Лишние формальности здесь ни к чему.
- Я назвал тебе своё имя при первой же встрече, если ты помнишь, - укоризненно промолвил Фемистокл.