Фемур (СИ)

…Я смотрел, как за Хорнбори и Фемуром закрывается дверь. Вдалеке, очень вдалеке, стрекотала сорока, кто-то тревожил её.

Я достал ключ и сжал его в руке, просто чтобы что-то сжать, иначе я сломал бы себе пальцы.

— …Я знаю, что ты будешь просить, — сказала ведьма. — Мне интереснее, что ты пришёл предлагать.

— Я хочу вернуть сестру. Я знаю, что тебе нужна чужая краса, чтоб держать свои кости вместе. И я предлагаю сказочную красавицу, если ты вернёшь мне Мерну.

— И кого же? Неужели эльфку? Так об неё я обожгусь, друг Альбин, я уже пробовала. Нет, друг Альбин, ступай домой — вечер поздний, а ввечеру тут всякое ходит, — сказала Бетони и довольно захихикала.

…Я чувствовал, что пора пришла, и подошёл к закрытым дверям гномьей пещеры. Яблоко уже должно было подействовать.

Лучше б вы, парни, добывали руду. Лучше б я никогда вас не знал.

Я вытащил меч.

— …Не эльфийку, Бетони. Я добуду тебе гномиду. Об неё ведь не обожжёшься.

Бетони замерла, уставилась на меня. Настолько неподвижно, что я бы побился об заклад, что это тело мертво, если б не говорил с ней секунду назад.

— Как ты хочешь это сделать? — спросила она.

— Через третьи руки я заказал у гномов-конокрадов Фемура, и теперь он согласится впустить твоего коня в свои пещеры. Ты славишься умением превращать и превращаться, так ты сможешь обернуться своим конём, или вроде того?

Она задумалась. Ненадолго.

— Не совсем так, но есть способ. Ради такого дела найду.

— Так правду говорят, что они красивы?

— Правду, друг Альбин, а как же неправду. Сами гномы любят рассказывать про страшных-бородатых, чтоб своих красавиц уберечь. А на деле милее гномки девы не сыщешь. Только их сильно, друг, стерегут. Даже один от другого.

— Я тебе не друг. У меня есть ключ от её покоев.

Я не стал рассказывать, как Наин втайне сделал копию ключа, влюбившись в невесту Хорнбори; как поссорился с ним и был изгнан, и как проболтался мне о красоте девицы, страдая от безответности и разлуки.

Как погиб, и как я выгреб ключ из его костей.

Но Бетони и так согласно кивнула страшной головой.

…Я приложил ухо к камню. Чтобы услышать ржание, переходящее в рык, и удары, и крики. Меня затошнило, из моей спины прорастали ледяные иглы ужаса.

Там внутри, зверь, которого я впустил, которого накормил яблоком ведьмы, вырвался на волю, и никто ничего не мог с этим поделать. Неприступная крепость гномов погибала изнутри.

— …Возьмёшь Фемура на конюшне. Ты пахнешь мной, и он пойдёт к тебе. Помни, здесь мои земли, и до самой Козьей чащи никто не тронет тебя без моего дозволения. А с моего… Сейчас Баргеста позову, ступайте, а он вас нагонит. Почуешь его — попридержи коня, а как дело будет сделано, шугни его моим именем. А после продолжай путь.

А дальше, чтоб ни стало — не бойся, только перед пещерой дашь коню яблоко, что я приготовлю. Привезёшь гномку мне — и Мерна твоя, двоих мне не надобно. А что ж ты, друг Альбин, на гномов зло затаил?

— Нет, — ответил я. — Они хорошие мужики.

— Любишь сестру?

— Никого нет дороже, старая ты тварь.

— Это хорошо, — обрадовалась Бетони. — Значит, будешь стараться!

Она смеялась, и какая-то ночная птица вторила ей криком из лесов за рекой.

…Дверь распахнулась, наружу, и они выбежали мне навстречу, двое — Хорнбори и Мили, я его видел однажды, и давно. Фемур выскочил вслед за ними, роняя кровь с клыкастой морды. Он весь был забрызган.

— Альбин, беги! Эта тварь заколдовала коня!

Я молча прошёл мимо, с мечом наголо, отодвинув гнома. Зверь сунулся мне поперёк дороги.

— Именем Бетони, — прошептал я.

— Альбин! — закричал Хорнбори, бросаясь на меня. Я ударил его крестовиной меча, и он покатился с разбитым лицом. Да он и так истекал кровью.

Я направился к двери в задней стене огромной мастерской, переступая части маленьких тел.

— …Жаль, я не могу решить это по-другому. Я бы многое отдал, чтобы заставить тебя страдать.

— Если б не я, вы с сестрой уже костьми б легли на болоте, друг Альбин! — Бетони закончила колдовать над восково-белым яблоком, плюнула на него и насухо вытерла рукавом. Меня передёрнуло.

— Не зови меня другом.

— А чего ж не звать-то, друг Альбин? Твоя мать так сильно сыночка просила, что я не смогла ей отказать. Только, сказала, сын твой мне послужит однажды.

Я в ужасе вытаращился на неё, не в силах понять, врёт она, бредит или ни то, ни другое.

Бетони засмеялась железным, трескучим смехом.

Я поднялся, вдохнув сухим от страха ртом, и молча выскочил за дверь.

…Я повернул ключ. Рука почему-то не дрожала. Толкнул дверь и вошёл в покои.

Она сидела спиной к стене, в зёлёном кресле, в лиловом платье, миниатюрная, тоненькая, с сияющей кожей открытых плеч, огромными прозрачно-зелёными глазами, фарфоровая и бархатная одновременно.

Она не спросила ничего, только затаила дыхание, испуганно глядя на меня.

Горячие, как лава, слёзы ужаса подступили к моим глазам и жгли их так же, как мою душу.

Я протянул руку, схватил за сказочную ручку и дёрнул на себя. Она казалась невесомой.

Я взял её на руки, и понёс к выходу по залитому кровью полу. Хорнбори пытался выговорить что-то, видно, проклятие, но я обошёл его. И вышел на свет.