Феникс

II

Там, на атолле… Этот день был хорош и стал своего рода экватором для полета. Все, что было до него, можно смело назвать увеселительной прогулкой, а не испытанием новой техники. Надо полагать, неприятности просто копили силы, чтобы обрушиться на нас во второй части. Пройдя по меридиану три четверти пути, мы обнаружили, что опережаем график полета на сутки, а внизу, в вольных голубых просторах Индийского океана, открыли неприкаянный атолл. ЦУП не возражал против дня отдыха, и титановая сигара «Цандера» опустилась на дюны белого кораллового песка. В иллюминаторы левого борта видны были белые буруны у коралловых рифов, а в иллюминаторы правого — невысокая гряда, заслоняющая от взглядов лагуну и поросшая там и сям кокосовыми пальмами. День прошел в занятиях необременительных и приятных: купание в лагуне, солнечные ванны, дегустация кокосовых орехов. Вечером — чай у костра, песни под гитару с воспеванием дальних дорог, бродяжьей доли и цыганской воли. Последним, помню, пел Сердюк из четверки Славинского. Он исполнил балладу Киплинга, положенную на собственную мелодию. Мне она больше всего понравилась, но в памяти остался лишь один отрывок, что-то вроде этого:

…в придорожных тавернах
Запыленных своих не снимали кирас…

После баллады песенный порыв как-то выдохся. Сердюк лениво перебирал струны, аккомпанируя шуму прибоя и пению ветерка, остальные молчали, впав в легкую меланхолию. Я сидел спиной к костру, чуть поодаль, и был прилив, и темные воды залили пляж и плескались почти у самых моих ног, и я смотрел на гигантский багровый шар, медленно расплющивающийся о линию горизонта. Я оглядывался назад и видел лежавшую на склоне сигару «Цандера», и солнце кроваво отсвечивало от его титановой брони, и зияла черная пасть главного люка, и все иллюминаторы тоже были темными — на корабле не горел ни один светильник, но где-то там, в чреве этого левиафана сидели четверо со шлемами на головах, и глаза их были закрыты, и они стерегли маленькое рукотворное солнце, имеющее форму баранки, но во всем остальном совсем как настоящее, сотворенное из того же пламени и с температурой в сто миллионов градусов в самой середке… А за «Цандером», на невысоком гребне, раскачивались залитые огнем тонкие стволы пальм, а в темном небе за ними и над ними уже зажигались первые яркие звезды. Очень долго висевшее в неподвижности солнце ушло за горизонт необычайно быстро — буквально за пару минут. Небо стало черным, дружно высыпали звезды, сложились в незнакомые созвездия, а низко над горизонтом в закатной стороне висел ясный, жемчужный шарик — Венера. 

— А лет этак тысячу назад, — сказал кто-то, — какие-нибудь викинги устраивались на отдых на каком-нибудь островке, вытаскивали на берег свой кнорр или драккар и так же вот сидели у костров, глядели на звезды и думали о том, куда поплывут завтра. 

— А чем мы от них отличаемся? — ответил голос из темноты. — «Цандер», конечно, не драккар, а космос — не Атлантика, но суть та же — вечное стремление, вдаль, к неведомому. 

— Это точно, — подхватил сидевший неподалеку от меня Варакса, — разницы никакой. Скажем, раньше все эти триремы и галеры двигали силой своих рук прикованные к веслам рабы, а чем мы, ментальщики, от них отличаемся? Точно так же прикованы через шлемы Дойлида к своему реактору и от него ни на шаг. Сидим, как каторжные, пока палубная команда наслаждается реализацией своей тяги к неведомому…