Феникс

Шелленберг прервал себя, чтобы сказанное было оценено по достоинству собеседником, чтобы значимость событий показала, насколько ничтожен сам по себе человек, стоящий на пути великих свершений. Он не имеет права на снисхождение.

— Молчите! — выкрикнул вдруг генерал, заметив на лице Ольшера какую-то тень протеста. — Считайте себя счастливым, что вам разрешено искупить свою вину перед фюрером, перед Германией.

— Я могу действовать? — спросил капитан.

— Да… Хотя приказ о предании вас суду уже готов и будет подписан группенфюрером…

— В течение ночи, — напомнил Ольшер.

— Возможно… Все зависит от обстоятельств.

— Понимаю…

Полночь… Двадцать минут первого.

Лагерь спит. Все спят, кроме часовых и радистов. Часовые ходят у ворот и вдоль проволочной стены, упирающейся прямо в лес, в сосновую глухомань. Радисты дежурят у аппаратов. Круглые сутки идет перекличка с «корреспондентами» за линией фронта. Их вызывают. Их ждут. Их ищут.

В ноль двадцать будят Гундта:

— Господин штурмбаннфюрер, приказ.

Гундт ругается. Грубо. Грязно. Он устал. Он хочег спать.

— Что еще там…

Набивает трубку, закуривает. Потом подходит к столу. Смотрит на листок, угодливо положенный дежурным под яркий луч настольной лампы.

— Ладно. Идите…

«…Приказ номер триста семь дробь шестьдесят два, литер “зет” остается в силе. Продолжать выполнение согласно графику. О ходе подготовки доносить через каждые шесть часов…»

Точно такой же текст принимают радисты в Ораниенбурге, Яблоне, Бреслау, Зеленке, Зомберге, Летионово, и дрезденской лаборатории по подготовке бактериологической войны…

В Бердянске к стандартному распоряжению прилагается дополнение за подписью Геринга: «Самолетам дальнего радиуса действия 200-й эскадрильи бомбардировщиков находиться в постоянной боевой готовности».

…Гундт идет к маленькому домику на самом краю лагеря, стучит в дверь Брехта. Долго стучит. И когда створка отпахивается, говорит в темную щель:

— Подъем в шесть утра… Продолжаем занятия шестерок по особому расписанию.

— Слушаюсь, господин майор.

9

Что еще уготовано человеку после всех испытаний…

Позади бараки Беньяминово, расстрел на Холодной горе, допрос в гестапо, ожидание неизвестности в Брайтенмаркте, смерть Надие…

Что еще…

Берг говорит, кажется, о последнем испытании. Он пришел, настоящий Берг, единственный друг здесь. Пришел в темный зал кинотеатра и сел рядом. Так условились они сегодня утром. Оберштурмфюрер передал Саиду билет на один из последних рядов. Шла старая картина, и зал почти пустовал.

Двое во мраке. Вдали от зрителей. Блеклый свет от экрана иногда разгорается — когда много неба или сверкает гладь озера, — и зал вырисовывается десятком голов.

Берг трогает лицо Саида. Как брат. Проверяет, нет ли опухоли. Не просит извинения. И так понятно все.

Говорит тихо, не заглушая музыки, льющейся с экрана.

— Все готово к приему «гостей». — Рудольф делает паузу, и Саид может представить себе, пусть смутно, песчаные барханы, заросли камыша, ущелья, а за всем этим людей с оружием, ожидающих врага. Может представить зенитчиков у орудий, летчиков у «ястребков». Это ожидание. Берг обрывает паузу. — Но немцы не полетят…

— Все напрасно? — печально, с досадой произносит Саид.

— Да…

Надо стиснуть зубы от злобы: через смерть Надие пронесли тайну. Только стиснуть зубы. Или заплакать от бессилия. Все пустое. Одни жертвы. Мрачен путь по Германии. Смерть за смертью. С каким невероятным трудом вырывается у врага тайна.

— Они победили, — говорит Саид. В голосе его отчаяние.

— Бой еще не закончен, — сжимает руку друга Берг. — Они полетят…

— Полетят?!

— Если убедятся, что план операции не попал за линию фронта, что наша разведка не захватила его.

— Значит, мы должны снова взять документ? — догадывается Исламбек.

— Именно.

— Нам дадут его?

— Почти…

Саид понимает: вот что еще уготовано человеку после всех испытаний.

— Ловушка, — рассуждает он вслух. — Почти открытая игра.

Кивком головы Рудольф подтверждает чужую мысль. Дополняет ее:

— Им нужен не столько разведчик, сколько интерес разведчика к документу. Штурмбаннфюрер придумал хитрую комбинацию, в которой лишь один ход. Для нас один.

— Полковник Белолипов знает все?

— Все…

Берг чувствует, как трудно товарищу, как мучительно тяжел его путь в войне, подвиг терпения и ожидания.

— Ночью получена радиограмма: «Операция “Феникс” продолжается».

— Это приказ? — спрашивает Саид…

— Нет… Никто не может такое приказать…

Прежде чем экран успевает померкнуть, прежде чем встанут унылые и даже сонные люди и поплетутся к выходу, Саид и Берг покидают зал. Сначала Берг, потом Саид. Они не помнят, что показывали сегодня. Даже название не запечатлелось. Вот только небо и озеро мелькали несколько раз. Было почти светло тогда. Это осталось в памяти.