Читаем Феникс и ковер полностью

По счастливой (и по сей день непроясненной) случайности в кармане у Сирила нашлась масленка от папиного велосипеда. Он положил ковер у подножия лестницы, а сам улегся на верхнюю ступеньку и, упершись ногами в своих юных родственников, принялся смазывать задвижку до тех пор, пока здоровенные куски ржавчины, обильно смоченные маслом, не стали падать ему на лицо. Один кусок даже угодил ему в рот, который, по причине немалого напряжения, с каким ему удавалось удерживаться в столь неудобной позе, был как назло открыт. Тогда он еще раз подергал задвижку, но она по-прежнему оставалась непоколебимой. Сдаваться Сирил не собирался. Он прикрепил к ручке задвижки свой носовой платок (тот самый, который утром изрядно полакомился горячим жиром и желатином), а к нему привязал платок Роберта. Тут-то ему и пригодилось умение завязывать морские узлы — настоящие морские узлы, которые, сколько их не тяни, не развязываются, а только становятся туже. Да, морские узлы — это вам не какие-нибудь детсадовские «бантики», которые развязываются, стоит вам неосторожно кашлянуть. Так вот, после того, как Сирил связал платки замечательным морским узлом, они с Робертом вцепились во вновь образовавшийся канат (по-морскому, кажется, «конец») и принялись изо всех сил тянуть. Девочки, обняв своих братьев за пояс, последовали их примеру, и вдруг, когда уже близок был момент отчаяния, коварная задвижка подалась, и четверо канатоборцев полетели вниз по лестнице, едва не задавив по дороге Феникса, который спасся только тем, что поднялся в воздух, едва лишь дети как следует подналегли на платки.

Никто особо не пострадал, ибо лежавший внизу ковер затормозил падение. На этот раз усилия мальчиков увенчались успехом — они почувствовали, как каменная крышка люка шевелится под напором их могучих плеч. Наконец она подалась, и сверху на головы детей обрушилась волна серой пыли.

— А теперь, — закричал Роберт, забывая о своей головной боли, — навалимся все вместе! Раз, два, три!

Дверца потихоньку пошла вверх, поскрипывая заржавелыми петлями. Над головами у детей начал вырисовываться правильный овал ослепительно яркого солнечного света. И вдруг дверца совершенно свободно откинулась назад и замерла в стоячем положении, по всей видимости наткнувшись на какое-то невидимоу снизу опору. Один за другим дети быстро выбрались наружу. Они очутились в маленьком домике с мощенным булыжником полом. Там было настолько тесно, что, дождавшись, когда из зияющих недр подземелья вынырнул Феникс, они тут же захлопнули каменную дверцу, бесследно, как и подобает настоящему потайному люку, скрывшему под собой всякое напоминание о тоннеле.

Пожалуй, если я попытаюсь описать вам, насколько грязны и чумазы были наши искатели приключений, вы мне просто не поверите. К счастью, единственными, кто мог их видеть в тот момент, были они сами. Крохотный домик, в котором они вылупились из подземной норы, оказался деревенской часовенкой, притулившейся на краю дороги, что вилась по желтым осенним полям в направлении одинокой башни. Повсюду простирались сады и пашни, но первые были пусты и неухожены, а вторые — изрыты глубокими коричневыми морщинами. Немного поодаль виднелось несколько маленьких хижин, окруженных рощицами фруктовых деревьев. Часовня же представляла собой нечто вроде навеса без передней стены — как сказал Феникс, это было место, где утомленный прохожий мог остановиться на привал и поразмыслить о спасении своей души. На внутренней стене можно было разглядеть фигурку святого, которая некогда сияла на солнце всеми цветами радуги, а ныне, изрядно настрадавшись от времени и непогоды, потемнела, облупилась и сильно напоминала привидение. Имевшаяся под ней надпись гласила: «St. Jean e Luz. Priez pour nous».[1] Это было довольно печальное место, очень пустынное и заброшенное, но Антея подумала, что, как бы там ни было, одинокому страннику наверняка было приятно оказаться здесь, вдали от суеты и треволнений внешнего мира, и провести несколько спокойных минут в раздумьях о спасении своей души. Мысль о святом Жане де Люсе, который в свое время, без сомнения, был очень добр и милосерден, снова заставила Антею изо всех сил возжелать добрых и милосердных дел.

— Ты не знаешь, — обратилась она к Фениксу, — что это за доброе и милосердное дело, из-за которого ковер перенес нас сюда?

— Насколько я понимаю, — сказал Сирил, — нам следует найти владельца спрятанного сокровища и рассказать ему о нем.

— И что же, взять и отдать ему все до последнего? — изумилась Джейн.

— Конечно. Но вот только кто же этот самый владелец?

— На вашем месте я бы зашел в первый попавшийся дом и выяснил, кто является владельцем заброшенного замка, — посоветовала золотая птица.

Идея всем пришлась по душе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Псаммиад

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза