Феникс и ковер

Антея подумала, что, наверное, летом он выглядит очень красиво: широкие листья и между ними тёмные кисточки винограда. Но сейчас веранду обвивали только рыжие стебли, на которых ещё кое-где сохранилась пожухшая листва. Ребята подошли к узкой, выкрашенной в зелёное двери. Рядом с дверью висела цепочка с ручкой, которая соединялась с проржавевшим колокольчиком, подвешенным под навесом крыльца. Сирил дёрнул ручку звонка, и ещё до того, как колокольчик перестал дребезжать, всех пронзила одна и та же ужасная мысль.

– Бог ты мой! – потрясённо воскликнул Сирил. – Да ведь мы же ни словечка не знаем по-французски!

В этот момент дверь как раз и открылась, и на пороге появилась очень высокая и очень худая дама с бледными локонами цвета серой обёрточной бумаги или дубовой стружки. На ней было некрасивого серого цвета платье, поверх которого был повязан старый чёрного шёлка передник. Глаза у неё были маленькие, ну очень некрасивые, и красные ободки вокруг глаз говорили о том, что она недавно плакала.

Она обратилась к детям со словами, как они решили, на иностранном языке. Ясно было только то, что в конце своей речи она о чём-то их спросила.

– Что она говорит? – поинтересовался Роберт, заглядывая в глубину своей куртки, где гнездился Феникс. Но прежде чем тот успел ответить, лицо седоватой дамы осветилось прелестной улыбкой.

– Вы пр-р-р-р-иехали из Англии?! – воскликнула она по-английски, но с очень сильным французским акцентом. – О, как я люблю Англию!

– Мез антре, то есть я хотела сказать – заходите. Антре донк тус – все заходите, все. Вытрите ноги об коврик, – и она указала на маленький коврик, лежавший у двери.

– Мы только хотели спросить…

– Я отвечу на все ваши вопросы, ну, входите же, пожалуйста.

Они вошли один за одним, тщательно вытерев ноги об очень чистый коврик, пристроив свой волшебный ковёр в укромном уголке веранды.

– Все лучшие дни моей жизни, – сказала дама, закрывая за ними дверь, – я провела в Англии. И сколько же времени я не слышала английской речи, которая так напоминает мне о моём прекрасном прошлом!

Такой горячий приём вызвал у ребят некоторое замешательство. Особенно смутились мальчики, глядя на красно-белый кафельный пол холла и на сверкающий зеркальной чистотой пол гостиной. Им показалось, что на них надето несколько пар ботинок и что топочут они отчаянно.

В торце полированного стола на скамеечке, поставленной на сиденье по виду очень неудобного стула с высокой спинкой, сидел маленький очень неанглийского вида мальчик. На нём был бархатный костюмчик с кружевным воротничком. Роберт скорее согласился бы умереть, чем надеть такое.

– Ой, как красиво! – воскликнули дети в один голос. Однако имелся в виду не бархатный мальчик, а маленькая зелёная ёлочка, поставленная в красный цветочный горшочек. На ней висели очень милые украшения, сделанные из фольги и цветной бумаги. К веткам были прикреплены тоненькие свечки, но они пока не были зажжены.

Ребята уселись на поставленных в ряд у стены жёстких стульях. А хозяйка, задёрнув шторы, взяла длинную красную свечу, зажгла её от каминного огня и одну за другой затеплила свечи на ёлочке. Французский мальчик вдруг крикнул: «Браво, ма тант!» А все остальные на своём английском прокричали: «Ура!»

Потом началась какая-то возня за пазухой у Роберта и оттуда выпорхнул Феникс. Он расправил свои золотые крылья и уселся на верхушке ёлочки.

– Ловите же, ловите его, – закричала французская леди, – он обожжётся, ваш прекрасный попугайчик!

– Не беспокойтесь, – успокоил её Роберт, – не обожжётся.

А французский мальчик захлопал в свои чистенькие ладошки. Но тётушка его всё беспокоилась, так что Феникс слетел с ёлки и зашагал по блестящей полированной ореховой столешнице.

– А он говорит? – спросила французская леди.

Феникс ответил ей на чистом французском: «Парфетман, мадам», что означало «Прекрасно, мадам».

– О, мой чудесный попугайчик! А может он ещё что-нибудь сказать?

И на этот раз Феникс заговорил по-английски:

– Почему, мадам, вы столь печальны в теперешние весёлые рождественские дни?

Ребята посмотрели на него с удивлением и ужасом. Даже самая младшая из них, Джейн, и то знала, что это страшно невоспитанно: заметить, что кто-то из незнакомых плакал, а тем более интересоваться причиной.

Леди заплакала снова, назвала Феникса бессердечной птицей и все никак не могла найти носовой платок. Антея протянула ей свой, но он был ещё влажный и от него было мало толку. Потом Антея крепко обняла французскую леди, и это помогло гораздо больше, чем мокрый платок. Через какое-то время та перестала плакать, нашла свой собственный платок и назвала Антею «ангелом».

– Мне так жаль, что мы появились в печальный для вас день, – сказала Антея. – Но на самом деле мы только хотели спросить, кому принадлежит тот разрушающийся замок на холме?