Феникс. Исцеление любовью

Каверин кивнул, чувствуя, как улыбка становится шире. Стёпка всё больше завоёвывал его сердце. Интересно, сколько ему? Девять? Десять? А может, и того меньше? Что он вообще делал на той парковке один? Затормозив на светофоре, Макс воспользовался моментом и обернулся назад:

– Так мы будем звонить твоим родителям? – попытался вернуть первоначальную тему разговора Каверин.

Сияющее лицо мальчика вдруг померкло, а губы крепко сжались в тонкую нить.

– У меня нет родителей.

Максим нахмурился: нужно было догадаться, ведь не один нормальный человек не отпустит своё чадо в таком возрасте гулять по Москве. Часть вопросов тут же отпала сама собой. Внимательные глаза продолжали изучать ребёнка: чумазая мордашка, поношенные джинсы и протёртая в нескольких местах лёгкая куртка явно указывали на пролетариата, а не на интеллигенцию.

– А с кем ты тогда живёшь?

– С бабушкой, – Степан вытер нос тыльной стороной ладони.

– Тогда, наверное, нужно сообщить бабушке, где ты, – предположил Макс, посмотрев на светофор, который уже успел переключиться на зелёный.

Машины впереди стояли на месте. Где-то позади раздался звук клаксона.

– Чёрт, похоже, мы попали в пробку.

– Наверное, – со знанием дела согласился малыш, даже не посмотрев в окно. – А можно… – Он замолчал, задумчиво рассматривая пальцы рук.  – А можно позвонить бабушке, когда врач скажет, что со мной всё хорошо?

– Почему?

– У неё сердце болит. Она мне так говорила. Если ей будет плохо, она умрёт, и я останусь совсем один.

– Почему ты решил, что она должна умереть? – улыбнулся Каверин.

– Не знаю, – пожал плечами малыш. – Я слышал, как бабушка говорила тёте Маше, что если будет переживать, сердце не выдержит.

Максим обернулся и погладил его по голове, взъерошив неаккуратно лежавшие волосы:

– Всё будет хорошо. Мы не позволим, чтобы с ней что-нибудь случилось. Какие ж из нас тогда джентльмены, верно?

Задержав глаза ещё ненадолго на печальном лице Степана, он отвернулся к дороге. Несколько минут они сидели в полной тишине, пока стоявшие впереди машины не начали движение. «Фольксваген» Макса плавно тронулся с места и медленно поехал вперёд. Такими темпами придётся отменить назначенную встречу. На губах появилась ухмылка: да неужели! Значит, его услышали свыше. В кои-то веки…

– А тебя Вазимода зовут, да? – голос Степана вытащил из собственных размышлений. – Странное какое-то имя, – продолжал рассуждать он. – Я такого никогда не слышал.

– Почему ты так решил?

Внутри зашевелилась неуверенность. Чёртовы комплексы!

– Красная мегера тебя так назвала. Сказала, что ты – Вазимода.

С губ Макса сорвался смешок. Маленький, а детали замечает на «раз»: ему бы в спецслужбы.

– Меня зовут Максим. – Он бросил на Стёпку озорной взгляд в зеркало заднего вида. – Каверин Максим.

– Получается, она обозвалась?! – возмутился малыш. – Вот же какая! А кто такой Вазимода? – рассуждения, умозаключения и новые вопросы сыпались как из рога изобилия.

– Ну… – подобрать нужные слова было сложно.

Обсуждать свою внешность, даже с незнакомым малышом, оказалось сложно. Ахиллесова пята, мать её! Никогда не считал себя красавцем, да и в зеркало смотрелся через раз – не до этого было, зато теперь взор то и дело цеплялся за увечья, а мозг болезненно реагировал на любой косой взгляд или слово.

– Что «ну»? – явное нетерпение слышалось в голосе маленького пассажира. – Кто такой Вазимода?

– Так называют людей, у которых есть шрамы, – выдал Максим, нахмурившись. А что ещё мог сказать, кроме правды?

– Шрамы? Это ты про ту полоску на щеке? – уточнил малыш.

Ответ дать не получилось, поскольку аналитический мозг Степана уже продолжил выстраивать причинно-следственные связи без чьей-либо помощи:

– Тогда получается, что я тоже этот… Вазимода.

Брови Максима медленно поползли вверх:

– Почему?

– У меня тоже есть шрам. – Мальчуган наклонился ближе к водительскому креслу и прошептал: – От операции. На животе.

– Нет, малыш, – улыбаясь, Максим покачал головой. – Такие шрамы не считаются.

– А почему?

В детском голосе отчётливо слышалось разочарование.

– Потому что они не делают тебя безобразным, – печально произнёс Каверин и посмотрел на своё отражение.

– Твой шрам не делает тебя безобразным.

Степан поднял на него донельзя серьёзные глаза. Ни капли детской наивности или непосредственности, лишь вызов и абсолютная осознанность того, что говорил. Пауза затянулась, это почувствовали оба.

– С ним ты выглядишь… – Мгновение – и губы Стёпки снова растянулись в озорной улыбке. – … круто! Сразу видно, что ты сильный. И воевал. И можешь защитить таких, как я, – перечислял достоинства шрамов малыш.

Максим стиснул челюсти.  Он никогда не смотрел на себя с этой точки зрения. Возможно, с таким подходом смотреться в зеркало и впрямь станет легче? Что вряд ли…

– Но я тебе скажу честно: ты лучше, чем та мегера с кровавыми губами, – наконец подвёл итог Степан. – Я тебе клянусь! Она напугала меня, а ты – нет.

– Я тебе верю, – как можно убедительнее попытался произнести своё заверение Макс. – А теперь приготовься выходить, мы почти приехали.