— Давай, брат, иди, не теряй время. — Марамов махнул коллеге на прощание и огляделся по сторонам. Идти здесь было, в принципе, некуда. Слева на пару километров виднелась улица депрессивного района, из которого старались уехать все более-менее обеспеченные люди. Прямо, напротив молельного дома, торчали закопчённые трубы металлургического комбината, что потихоньку распродавался в интересах Сбербанка в связи с невозвращенным вовремя кредитом. С левой стороны на площадке перед торгово-развлекательным комплексом катались на роликах и досках маленькие фигурки подростков в ярких одеждах. Марамов вздохнул и уселся в побитую жизнью «вазовскую» «четверку», цвета «баклажан», с требующей ремонта подвеской. Молодой лейтенант полиции конечно предпочёл бы «Porsche Cayenne», но пока только «ВАЗ». Через пору часов, озверевшие от безделья участковый решил, что он проголодался. Из молельного дома, через вынесенные на крышу, громкоговорители, доносились чьи-то призывы, но Марамову было лень прислушиваться. Он конечно был способен понимать речь других народов, одного корня с его племенем, но это требовало определенного внимания, а заниматься этим, а разогревшейся от солнца машине было лениво. Через дорогу, в ярко-жёлтом киоске, торговали шаурмой. Марамов перебежал дорогу и зажав рукой фуражку, склонился над окошком киоска.
— Здорово брат! Сделай ко мне покушать.
— Здравствуйте, уважаемый! Сейчас все будет! — продавец не мог скрыть радости от визита в его точку полицейского.
Действительно, через пару минут ловкий работник общепита протянул полицейскому пакет с плотно скрученной шаурмой.
— Что-нибудь ещё уважаемый? — от широты улыбки у продавца должны были треснуть щёки.
Полицейский на мгновение задумался, а когда он решив взять еще бутылочку пива, поднял взгляд на продавца, то с изумлением увидел, что подобострастная улыбка исчезла с лица его собеседника, а глаза, наполненные страхом, смотрят выше погона лейтенанта. Полицейский обернулся назад. Очевидно, что религиозное мероприятие в модельном доме закончилась и, из широко распахнутых ворот, валила чёрная, густая толпа. Но почему-то в руках многих люди виднелись деревянные и металлические предметы, выглядевшие очень опасно. Несколько человек бежала через дорогу к киоску и в глазах их не было ничего от братской любви. Сзади у полицейского что-то хлопнуло.
А? — лейтенант недоуменно заглянув в киоск — продавца шаурмы там уже не было, лишь грустно покачивалась на петлях распахнутая настежь входная дверь. Осознав это, как сигнал к действию, лейтенант побежал. Он успел сделать всего пять шагов, когда человеческая волна настигла его. Молодой полицейский умер, сжимая в руках свой последний бакшиш — так и не распробованную шаурму.
Когда кровавая волна человеческого бунта выплёскивается из отведённого ему законами государства, узкого русла, становится неважно — брат ты по вере или не брат. Ты становишься люто ненавистным начальником, который, как клоп, много лет, безнаказанно, сосал кровь из своих единоверцев.