Феникс сапиенс

Все вдевятером поднажали и преодолели критический крен. Дальше плот пошел сам — перевернулся, жерди ударили по берегу, чуть не пришибив юркого Приемыша, с треском обломились. Махина, с шумом накренившись несколько раз туда-сюда, успокоилась под радостные возгласы.

— Неужели мы поплывем дальше, так и не облазив курзыц?! — Я придумал, как перевернуть плот и я требую: мы должны пойти и посмотреть, что там!

— Да, малыш, ты вырос, — ответил Землевед. — Когда отплывали, ты не доставал мне до подбородка, а сейчас уже вровень с моим носом. А главное, ты вырос сегодня. Будем считать тебя взрослым. Пышных обрядов посвящения в мужчины устраивать не будем. Вместо этого идем завтра на курзыц!

— Он все равно еще мал, — возразил Остроглаз.

— И ты сегодня вырос! — сказал Землевед сыну. — Поэтому идешь с нами!

— А кто же останется с женщинами? — спросил Камнебой. Уж он-то точно должен был идти.

— Я останусь с женщинами! — гордо подняв голову и ударив себя в грудь, провозгласила Запевала.

С утра путешественники переплыли на правый берег, разбили лагерь, и четверо мужчин отправились к загадочной гряде, от которой их вместе с плотом отнесло на несколько тысяч шагов. Путь шел по ровному плато над крутым склоном речной долины. Солнце поднялось и нагрело камни, отчего пейзаж дрожал в сизом мареве, в котором постепенно прорисовалось непонятное.

Со стороны нижнего течения все выглядело по-другому. Гряда снизу обрывалась серой ровной стеной, идущей поперек долины, до проема, через который прорывалась река. Прямо под стеной раскинулся зеленый болотистый луг с пасущимися антилопами, он тянулся вдоль правого берега, постепенно сужаясь по мере того, как река вниз по течению приближалась к правому склону долины. А над стеной на уступе гряды тянулось нечто такое, для чего в языке крацз не существовало слов, — то ли завал, то ли бурелом, но вместо древесных стволов там были навалены удивительные серые скалы — плоские с двух сторон; обломанные по краям; гладкие с четырех сторон с ровными ребрами; обломанные с концов. По краям уступа стояли ровные с двух сторон скалы, похожие на остатки огромных стен, обрамлявших серо-буро-зеленый хаос. Местами серые скалы лежали рядом, как бревна поваленного частокола. Между обломков росли кусты и деревья. А повыше на гряде вместо растительности лежали огромные бурые рассыпающиеся коряги, в расположении и форме которых угадывалась закономерность.

Это был странный хаос. В нем прослеживался порядок — исчезающий, разрушающийся порядок. Глазам хотелось этот порядок восстановить: выстроить бурелом, надставить обломанные стены, восстановить и ровно поставить разрушенные коряги. И тогда, казалось, возникло бы нечто грандиозное и прекрасное… Но воображение не могло справится с этой задачей — слишком сильно все поломалось, перемешалось и сгнило. Хаос оставался хаосом, несмотря на все потуги фантазии.

Верх гряды, поросшей колючим кустарником, был плоским, он шел вровень с плато, раскинувшимся над долиной. Перед тем, как выйти на гряду, путешественники пересекли ровную пустошь, почти лишенную растительности. Что-то на этой пустоши показалось странным, но она не удостоилась внимания, поскольку Приемыш обнаружил впереди нечто интересное:

— Смотрите, — заорал он, держа в руках коричневый диск, — там таких много! Есть расколотые — изнутри они белые, вот, смотрите.

— Ну-ка, — ответил Камнебой, — интересный камень.

Он чиркнул два осколка дисков друг о друга — О, как хорошо искры высекаются, лучше, чем из кремней.

— Смотри, а вот такой же прозрачный.

— А вон ребристое коричневое бревно из камня. Ух, какое тяжелое! Тоже белое на сколе.

— Давайте спустимся ниже, к тому каменному завалу.

— Смотрите, тут вся земля усеяна этими коричневыми кругами!

— Давайте еще спустимся, вон слева есть спуск!

Тут снизу раздался крик Приемыша, который спустился первым:

— Там змеи торчат из камня и шевелятся! Вон там!

Все собрались на крик.

— Нет, они не шевелятся, тебе померещилось, — сказал Камнебой. — Но лучше к ним не приближаться на всякий случай.

— Они скорее похожи на одеревеневшие лианы, — предположил Землевед. — А ну-ка, Остроглаз, швырни в них камнем. Вон в ту, справа.

Остроглаз не подкачал. Раздался резкий, не похожий ни на что звук, камень отскочил в сторону, и изогнутая «змея» закачалась, с нее посыпалась бурая труха.

— Да-а-а… Крепкая гадина… Я думаю, не живая, можно подойти, не укусит. Мы пойдем с Камнебоем, вы стойте здесь!

Камнебой с Землеведом осторожно подошли. На той «змее», с которой осыпалась труха от удара камнем, виднелись мелкие поперечные ребрышки. Землевед, помедлив, дотронулся до нее и тут же отдернул руку:

— Горячая! Точно не дерево… И не камень — он бы обломился от удара.

— А что еще есть на свете твердое, кроме дерева и камня? — спросил Камнебой. — Кость, разве что, или рог? Но это ни то, ни другое! Да, горячая, но терпеть можно. Дай-ка я попробую…

Камнебой уперся ногами и изо всех сил потянул на себя «змею». Та поддалась…