Феникс (СИ)

   Когда-то, под руководством Левиафана Трехликого, они создали величайшую цивилизацию, уникальную культуру, все-таки гады были талантливым народом, этого у них не отнимешь. Но все это кануло в прошлое. Благородство и самопожертвование не были чужды им, сострадание и жалость часто стучались в их сердца. Иногда они бывали истерично щедры. Но, к великому несчастью своему, гады слишком высокомерно относились к другим звездным народам, ни в грош не ставили чужие культуры, их уникальность. Гады были склонны к унификации всего и вся. Свою культуру они считали главной и образцовой. В гордыне своей они игнорировали законы Звездного Содружества, наконец, они дошли до того, что, отбросив цивилизованные манеры, как варвары, решили покорить все звездные народы и создать Величайшую Небесную Империю.

   Поначалу бог войны способствовал их победам. И вот дошли они до края Галактики. Великая Небесная Империя слишком расширилась в пространстве, периферия уже не слышала центра, а центр - периферию. Каждый залуспай провинции мнил себя Императором. Скоро, очень скоро Великая Империя, этот огромный гнойный пузырь, наполненный болью, кровью, грязью, лопнул, и все поглотил хаос. Покоренные народы восстали и пошли войной на гадов. Жалкие их остатки примкнули к Судье, который вдруг объявился во Вселенной, надеясь с его помощью вернуть себе утраченное могущество. Но надежды эти были более чем призрачны. Скоро, очень скоро цивилизацию гадов ожидала ужасная участь - пыль забвения.

   2

   При подлете к Черной Луне вражеские дозорные берут нас в вежливые клещи и ведут, указывая путь к причальному тоннелю, специально выделенному для такого случая.

   Вскоре нас проводят дворцовыми коридорами. Вдоль беломраморных стен стоят навытяжку, скрутив хвосты спиралью, воины, держа копья на караул. Проходя сквозь эту блистательную шеренгу стали и перьев - то ли почетный караул, то ли это просто обычная охрана, - я, подобно премьер-министру Черчиллю, вглядываюсь в лица солдат. Головы их изрядно упакованы в металл, но глаза все же видны. Глаза солдат. Что можно прочесть в них? Что хотел прочесть в глазах русских солдат премьер-министр Англии? Страх? Уверенность в непогрешимости русской идеи? Пытался ли он, Черчилль, узреть и понять причину, по которой вечно голодный, оборванный русский солдат, несмотря ни на что, все же одерживает великие победы. Вот он, простой деревенский парень, с веснушками, со вздернутым славянским носом, переламывает хребет Наполеону, потом Гитлеру... В чем его сила?

   А в чем сила этих парней, думаю я. Их глаза, глядящие из узкой щели забрала оперенного шлема, бессмысленно пронзают пространство перед собой. Но они определенно мыслят. Ради торжественного случая я не пытаюсь применить свои телепатические способности. Потому что примерно знаю, о чем думает средний солдат, даже стоя в почетном карауле. О всякой ерунде. О тесных парадных перчатках, о том, что хочется справить нужду, а до смены еще час торчать. О том, что рядовой Глот должен пайку масла отдать в этот обед, за вчерашний проигрыш в кости. И хорошо бы успеть незаметно перелить из стеклянного стакана обжигающе горячий компот из дуль в железную кружку, чтобы он успел остыть, пока ты торопливо давишься обедом, и успеть выпить этот компот, прежде чем сука-сержант даст команду "подъем из-за стола".

   Так что не спрашивайте, о чем думает солдат. Спросите, чего он хочет по большому счету. И он ответит: "Мира!" Я был уверен, что сейчас эти гады вовсе не желают ни с кем воевать. Война им остоедренила. Но, не имея своего теплого угла, они вынуждены сражаться за кусок личного счастья, отнимая его у других. Се ля ви, как говорил Наполеон.

   И вот необъятный раззолоченный зал с колоннами в виде упитанных питонов. Головы каменных змей своей угловатостью и зубастостью напоминают ацтекских божеств. В этом величественном помещении, помпезно убранном и ярко освещенном, тем не менее витает какой-то угрюмый дух подавленного настроения, безотчетного страха, точно в лабиринте минотавра. Мы стоим в отведенном нам уголке, слегка пригибая шеи, раскланиваемся со всеми вельможами, которые выползли посмотреть на нас. Мы снимаем шляпы, делаем реверансы, левою рукою вежливо касаясь рукояти шпаги на широчайшей перевязи. Брат приглаживает тонкие, по мушкетерской моде, усики, значит, нервничает. Я кружевным платочком промокаю лоб, чего-то мне жарко. Вентиляция у них ни к черту, даже во дворце. Представляю, что делается в норах рядовых граждан.

   Вдруг, скрежетнув, загудели, зашелестели вентиляторы. Запахло не то ладаном, не то другим каким-то благовонием. Все расступаются, умолкая, дышать становится легче. Вспыхивают софиты, добавляя освещения и без того слишком яркого. Змеи любят тепло и свет.