Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни

Катарина приходила беседовать с понтификом и улыбалась ему ласково – так воспитанные дети через силу улыбаются старику-отцу, упрямо упорствующему на пустом месте. Улыбаются, но знают, что решение принимают они, а не родитель, что их обязанность – уговорить ворчуна, сколько бы времени на это ни ушло.

Милые дамы в сюрко, генненах и полупрозрачных вуалях, которые составляли чересчур значительную часть папского двора, сначала презирали ее.

Затем они начали Григория к ней ревновать.

Затем они по-настоящему встревожились.

Эти драгоценные дамы, чьи имена звучат в ушах музыкой – Мирамонда и Элисс, и Энемонда с Бриандой и Эстефанеттой, а также другие, с прозваниями столь же сладкими и красотой и изяществом неописуемым, решили выжить Катарину прочь во что бы то ни стало.

Куда б она ни отправилась в папском дворце, всегда рядом оказывалась какая-нибудь девица, шурша шелками. Они провожали ее хихиканьем и насмешками, они называли ее не по имени, а только «Ханжой». Когда Катарина приходила в церковь молиться и перед распятием опускалась на колени, они становились рядом с ней и громкими шушуканьями старались отвлечь ее от обряда. Мадам де Бофор дю Тюренн, родная племянница папы, как-то даже присела рядом с ней и воткнула нож ей в стопу, пригвоздив к полу. В тот миг поглощенная мыслями Катарина ничего не почувствовала, но потом едва сумела выйти из храма, хромая.

Ее провожал презрительный женский смех.

Но она продолжала беседовать с нерешительным Григорием, продолжала уговаривать его вернуть папский престол туда, где он был тысячу с лишним лет. Но у него не было ни ее энергии, ни ее храбрости, чтобы спорить с доводами отговаривающих его французских кардиналов. Даже его родители – граф Гийом II де Бофор и графиня Мари, жившие там же, во дворце, громкими голосами отдавали команды святейшему сыну, приказывая ему остаться; братья – Роже, Николя, Жан и даже Тристан, «Бастард де Бофор», – смеялись над его желанием увидеть Рим; сестры Дофин, Маргерит, Элиз и Мари (супруга Раймона де Ногаре) – причитали, что немедленно помрут там от болезней.

Бедняга знал, что вернуться – его долг, но он никак не мог перейти Рубикон. Подчас, его нерешительностью выведенная из своего обычного состояния спокойной силы, Катарина быстрым шагом, заставлявшим ее монашеский плащ вздыматься колоколом, устремлялась к своим ученикам и секретарям, в отведенные им комнаты, чтобы там хоть немного отвести душу.

– Раймон, – говорила она одному из них, – я бьюсь лбом об стену!

– Поедем домой, – отвечал ей друг, молодой румяный священник, – ты ничего не можешь тут сделать. – Он утешительно брал ее за рукав и старался заглянуть в ее серые глаза, которые казались ему воплощением небесной красоты. У фра Раймона Капуанца и Сюзон, авиньонской шлюхи, представления о прекрасном были разные.

Но Катарина отказывалась сдаваться, отказывалась признавать свое поражение.

В сердцах она садится на большой сундук у окна и машинально разглаживает складки рясы. Снаружи, из сада, заплетенного магнолиями и глициниями, раздается кокетливый смех дамзелей Изабо и Эстефанетты, щебетавших с рыцарями из папской свиты под пенье прованского соловья. Катарина ударяет кулаком по подоконнику:

– Что же мне делать? – стараясь не заплакать, она раздувает ноздри.

Катарина чувствует себя обессиленной, проигравшей. «Собирай сумки», – уж было собирается сказать она брату Раймону. Тут в дверь стучат.

Это пришли три лучших богослова Авиньона допросить Катарину о ее учености. И желательно, выставить ее еретичкой, идиоткой и истеричкой.

Катарина быстро поднимает понурившуюся было голову и чуть заметно улыбается.

– Разве у флорентийцев, – начинают допрашивать ее они, – не нашлось ради такой великой миссии достойного мужа, которого они могли бы отправить послом к нашему владыке вместо слабой женщины?

И три лучших богослова Авиньона, в том числе епископ ордена миноритов, принимаются закидывать ее множеством вопросов, особенно о ее странном и суровом образе жизни и о видениях, которые посылал ей Господь – всем известно, что в аскетических медитациях Катарине часто является Христос и разговаривает с нею. Так, однажды, в сиянии небесном он пришел к ней во время ее многочасового бдения в неподвижности за повтором молитвы. Явился и вырезал из ее груди грешное сердце, а взамен вручил ей новое, Божие. С тех пор она не ощущала привычного земного биения в груди. Рассказывали также, как во время медитации перед распятием ей, как Франциску Ассизскому, были дарованы стигматы. Только у святого мужа открылись кровоточащие раны – а у Катарины они были незримые, и о том, что ей даровано чудо разделить с Господом его боль, сначала знала только она одна, и лишь потом призналась, отчего ее руки болят.

– Еще апостолы писали о том, что Сатана может обращаться в ангела света. И по какому же это знаку ты поняла, что не искушалась демоном? – поэтому спрашивают ее авиньонские богословы, произнося затем многие другие гадости, так что беседа длится до ночи.