Феномен

Мы надели голубоватые спортивные костюмы с эмблемами на груди и спине, и все — молодые и пожилые, мужчины и женщины — всего пятьдесят восемь человек, дружно двинулись на стадион. Зрителей было полным полно. Нас встретили аплодисментами. Мы заняли определенную позицию на расчерченном квадратами и ромбами поле. Растянули балейку — что-то вроде огромной сети со множеством концов, — за один из которых, как за канат, ухватился я. Вторую половину балейки натянула на себя команда синоптиков, которые не только предсказывают погоду, но и делают ее. Перед каждой командой на парящие в воздухе тумбы поднялись «дирижеры». И началось! Кто кого перетянет. Под улюлюканье зрителей и под свои ободряющие крики мы тянули на себя синоптиков. И не просто тянули, а маневрировали — дирижер руководил нами: то правый фланг обманно ослаблял натяг и тянул влево, то середина вспучивалась и фланги шли ей на помощь, то тыл круто заводил в сторону и восстанавливал пошатнувшееся равновесие. Тут была и тактика, и стратегия. «Давай, давай, родимые!» — кричал Владимир. Рядом, скрипя от натуги зубами, старался Добрыня. На шее у Токи вздулись вены и лицо были багровыми от напряжения. Тарас, обмотав канат вокруг туловища, покрикивал: «Разок, еще разок!». И Юлия, и остальные девушки и женщины, дружно повинуясь взмахам дирижерских рук, тянули канаты. Мы колыхались вправо-влево, вперед-назад. Все хотели выиграть, но почему-то многих женщин, как у нас, так и в команде синоптиков разбирал смех, иногда они падали и устраивали кучу-малу. В таких случаях тяга сразу ослабевала. У нас смеялись и падали чаще и больше, может поэтому нас и перетянули. Стадион взорвался аплодисментами. А наш институт был словно в трауре. Но продолжалось это не долго. Начался лейдбольный матч. Ворота в виде больших колец, одни сквозные — посреди поля. Мячей два — красный и синий. Владимир наспех объяснил мне правила игры, и я стал скороспелым игроком. Ну и неразбериха! Но много позже я понял, какая это интересная и захватывающая игра. А пока, не зная и не понимая, я как оглашенный носился по полю, прыгал, пинал, хватал то синий, то красный мячи и барахтался в куче игроков. После матча мне сказали, что не столько играл, сколько вредил нашим, поэтому синоптики и выиграли. Тут уж был настоящий траур. Но опять ненадолго. На длиннющем автобусе нас привезли в Дарасун. Я только хлопал глазами, удивляясь организации игр. Нигде никаких задержек и ожиданий, будто отрепетировали соревнования и поездку раз десять. И опять стадионы, площадки, дворцы и бассейны. К вечеру приехали в Читу. Я уже не удивлялся обилию в городе разнообразнейших спортивных сооружений самой буйной архитектурной фантазии, знал, что поголовно все — и стар и мал — увлекаются спортом. Это их обычный активный отдых. Игры, состязания, массовые спортивно-зрелищные идут всегда и повсюду. Сегодня ты зритель, болельщик, а завтра — сам игрок. Можешь и чемпионом стать по соответствующей сетке, где учитывается и возраст, и вес, принадлежность к клубу и зоне, и даже профессия. Сложная эта система. Сегодня она вот наш институт зацепила. Каждый сотрудник обязательно спортсмен. Разбивались на команды, группировались, выступали парами и поодиночке. Прыгали, кувыркались, плавали…. А я, признаться, был как балласт. Попросили меня поддержать честь института в тройном прыжке — в результате последнее место. Метнул диск — чуть человека калекой не сделал. Где-то наши проигрывали, где-то выигрывали. Победе радовались как дети, прыгали и ликовали. Но и проигрыши переживали тяжело, со слезами. Одна девушка из шестой лаборатории плакала навзрыд из-за неудачного прыжка в воду. Тока выиграл марафон у вечного своего соперника парикмахера и задал на радостях гопака. Добрыня гонял на одноколесном велосипеде. Владимир плавал под водой. Тарас увлекался ходьбой на руках. Юлия в акробатике не блистала, однако в своей подгруппе заняла призовое место, но все равно была удручена.

После соревнований в Чите часть сотрудников вылетела в Новосибирск, другая в Хабаровск, а потом группы во Францию и даже в Уругвай. Вернулись уже на следующий день, одни — хмурые, другие — довольные.

В завершение этой интересной спортивной одиссеи наши выступали против своих же, синтики против натураликов. Я, наконец, узнал, что это такое. Синтики расценивают забой скота как хищническое истребление существ, имеющих ту же белковую основу жизни, что и человек, к тому же еще и млекопитающих, и даже приравнивают это к умышленному убийству. Синтики едят только искусственно выращенное мясо и его продукты: колбасы, окорока, паштеты. Но я, например, не могу ни по вкусу, ни по запаху отличить искусственное мясо от натурального — жирное, и косточки как положено, в том числе и мозговые, и жилки всякие, и хрящи. Но гурманы-натуралики каким-то образом улавливают разницу и нос воротят — подавай им натуральные отбивные. По-моему, вредничают просто.

Владимир был ярым синтиком. Он возмущался: