Феномен

Мы сидели в плетеных креслах и покачивались, как в гамаках. Потапов и Попов были единодушны в том, что материализация сновидений в принципе возможна и управляема. Хотя научных предпосылок к этому пока нет. Эксперимент по материализации сейчас ставить не надо, но в дальнейшем, может, придется к нему прибегнуть. Прежде чем разрешить загадку моего перемещения во времени, нужно сначала разобраться, кто и что я такое? Они уверены, что я, помимо своего сознания, контактирую с внеземной цивилизацией. Я отвечал на вопросы Потапова и Попова. Вопросы были в основном такими же, как мне задавали при обследовании в институтах. Но особенно их интересовала моя родословная, про которую я ничего не мог сказать. Отец с матерью погибли в археологической экспедиции, когда мне было пять лет. Я тогда жил у бабушки по материнской линии, а через год после ее смерти был отправлен в детдом. Детские воспоминания были смутными, но теплыми. Помню, как с отцом ходили в передвижной зверинец, как с улюлюканьем он подбрасывал меня в воздух, а мать испуганно кричала «уронишь!» Помню, как она не больно шлепала меня, шалунишку за невинные проказы. Эти тонкости не интересовали Потапова и Попова, но слушали они внимательно. Особо их интересовала цель экспедиции и обстоятельства гибели родителей. Я тоже в свое время пытался узнать об этом, но людей, участвовавших в экспедиции, не нашел, а архивные документы были на редкость сухи и протокольны. Несчастный случай — обвал.

— Придется узнавать самим, — сказал Попов.

— Но зачем? — спросил я.

— Я тоже не понимаю, — сказал Владимир.

— Мы скажем тогда, когда убедимся в своих предположениях.

— Берете пример с него? — насупился Вовка и показал на Владимира. — Так нельзя! Мы слушаем вас.

— Мы уже сказали и не упрашивайте. Нам, Саша, надо знать твоих предков.

— До какого колена?

— Да хоть до первобытного человека.

— Какой там первобытный, когда я даже своего дедушку не знаю.

— Да, трудно. Но попробовать можно. Володя, какие последние достижения в хроноскопии?

— О самых последних не знаю, — смущенно ответил Владимир, как ученик, не выучивший урок. Вовка же сделал вид. Что не расслышал вопроса.

— А Тока? — напомнил я. — Он ведь все знает.

Токи дома не было. Серафима сказала, что ее верный супруг объявил ей ультиматум: или он, или бронтозавр — и ушел неизвестно куда.

— И кого же ты выбрала? — поинтересовался Владимир.

— И того, и другого. Оба будут жить здесь. Посмотрите, какой славный динозаврик, — она направила видофон в сад. Там мы увидели косматое чудище, о котором вчера говорил Тока. Это чудище было полутораметровой высоты на двух толстых ногах, туловище переходило в массивный хвост, на голове гребень, нависающий над затылком.

— Почему он такой страшный и косматый? — спросил Вовка.

— Это первый опытный экземпляр, еще детеныш, зауролоф из семейства утконосых динозавров подотряда орнитопод — незначительная ошибка в эклопексии генного цистрона изменила его облик, обезобразила. А так-то он красавец.

Серафима вкратце рассказала, как он был получен, и с жаром добавила, что пора возродить на земле вымерший животный мир, что в недалеком будущем в лесах и озерах будут обитать безобидные травоядные динозавры, а в специальных заповедниках разведут и хищных динозавров.

— Какая от них польза? — пожал плечами Владимир.

— Украсят, разнообразят природу, приблизят к ней человека. Этого разве мало?

— Не мало, — согласился Вовка. — Мечта хорошая. А детеныш твой все равно мерзкий.

— Сухие вы люди, пространственники, — обиделась Серафима и выключила видофон.

— Эта женщина молодец, — сказал Попов и, зевая, прикрыл ладошкой рот. — Поспать бы, так бы упал и уснул.

— Да, да, спать, — согласился Потапов и достал потрепанную колоду карт. — В «дурачка» перед сном, а?

— Давайте в «кинга», — предложил я.

— Научи!

Владимир тоже сел за компанию, потому что играют вчетвером.

Мы в Горгазе, в аварийке в свободное от заявок время частенько вечером, когда нет начальства, играли в «кинга», а для остроты и стимула — на деньги. На копейки, конечно, много не выиграешь и не проиграешь, а интерес совсем уже другой. Нам запрещали играть, карты считались азартной игрой и даже идеологически вредной, а играющие чуть ли не морально разложившимися. Но мы все равно поигрывали, нас ловили, нас стыдили, грозили, но игра продолжалась. Время проходило быстрее и веселее и на нашей боеспособности это ничуть не отражалось, мы, наоборот, всегда были в форме. Но нельзя! Начальству игра щекотала нервы.