Феномен ДБ

А в завершение главы привожу ещё одно красноречивое признание Дмитрия Львовича, на этот раз сделанное в стихотворной форме. Здесь собраны воедино самые разные чувства, характеризующие отношение Быкова к тем, кто сумел добиться известности и славы, в частности, к шестидесятникам. Тут есть и зависть, и напускное равнодушие, и чуточку презрения, и тщательно скрываемое сознание собственной незначительности по сравнению со многими известными литераторами из числа коллег, ну и конечно надежда на успех куда более значительный, чем тот, что выпал на их долю после той, самой первой нашей оттепели.

Итак, «Автопортрет на фоне», написанный где-то в начале 1990-х [20]:

Хорошо, что я в шестидесятых

Не был, не рядился в их парчу.

Я не прочь бы отмотать назад их –

Посмотреть. А жить не захочу.

Вот слетелись интеллектуалы,

Зажужжали, выпили вина,

В тонких пальцах тонкие бокалы

Тонко крутят, нижут имена.

А вокруг девицы роковые,

Знающие только слово "нет",

Вслушиваются, выгибают выи

И молчат загадочно в ответ.

Загляну в кино Антониони,

В дымную, прокуренную мглу:

Что бы делал я на этом фоне?

Верно, спал бы где-нибудь в углу…..

Глава 3. Про гиппопотамов

Думаю, все согласятся, что объять творчество Быкова-писателя, Быков-поэта и Быкова-публициста никаких сил не хватит. В подростковом или чуть более зрелом возрасте я бы, наверное, многие из его книг прочитал. И уж наверняка смог бы осилить хоть один роман, если б оказался в скором поезде Москва-Хабаровск. Однако вряд ли кому-то будет интересно мнение не самого усердного читателя, поэтому при анализе достоинств Быкова-романиста попробую довериться мнению профессионалов.

Карьера Быкова-писателя по большому счёту началась с романа «Оправдание», вышедшего в 2001 году. В нём Быков предложил читателям фантастическую версию судьбы людей, которым удалось выжить в сталинских лагерях. Вот с чего это начиналось [30]:

«Когда мне пришла в голову идея "Оправдания" я не знал, что с ней делать: прозу я тогда ещё не писал. Я пытался пристроить этот сюжет друзьям, но все они сказали, что это написать невозможно. Помню, я как раз думал об этом, когда ехал на дачу и проколол колесо. Стал менять колесо – заклинило дверь. Я пришёл в полное отчаяние, решил, что я человек настолько безрукий и никчемный, что мне ничего больше в жизни не остаётся, как взять и написать роман. Так сильно было это отчаяние, что я сел и написал первые тридцать страниц. Оказалось, что хоть это я могу».

Оставим в стороне сетования по поводу колеса и двери, а также не вполне понятный тезис, будто стимулом к написанию романа может стать отчаяние. На мой взгляд, заменой вдохновению может оказаться злость либо желание подзаработать малую толику денег. Тут главное, что Быков смог! Этот вывод с восторгом поддержал один из признанных российских критиков Лев Михайлович Данилкин [31]:

«Дебют Быкова-романиста оказался блистательным. <…> Быков – очень лихой романист: с бесцеремонностью молодого Марадоны он прорывается через всё поле, расшвыривает хавбеков, играет в стенку с защитниками, укладывает вратаря и со всей силы впаивает мяч в абсолютно пустые ворота – в девятку, трибуны ревут, сетка в клочья. Правда, в ворота собственные, но – читайте, читайте. <…> Язык говорит о многом: "Оправдание" написано языком позднесоветской литературы – трифоновским, битовским, нагибинским. <…> По формальным признакам очень западный, на самом деле быковский роман – о ностальгии по советской Империи».

Данилкин безусловно прав. Читаю и будто вижу перед собой временами Трифонова. Ну если не самого Юрия Валентиновича, то строки из его «Старика» или последнего, «закатного» романа. Но дело в том, что книги Трифонова я уже прочёл, и даже не один раз перечитал, – причём, что называется, от корки и до корки – и не хотелось бы всё снова начинать. Да и скрупулёзное выяснение причин, почему язык «Оправдания» где-то трифоновский, а потом опускается почти до битовского, вряд ли представит интерес для большинства читателей. А потому обратимся сразу к важному вопросу: чем отличается Быков от других писателей? Предоставляю слово Илье Марковичу Рейдерману, одесситу, поэту, философу и культурологу [32]:

«Бабель – герой романа Быкова "Оправдание". Писателя, согласно достаточно фантастическому сюжету, не расстреляли, а сослали в особые лагеря, где воспитывались некие "сверхлюди", и вот после смерти Сталина он появляется из небытия… Не стану этого комментировать, но психологическую тайну едва ли не мучительного интереса Быкова к Бабелю объяснить попытаюсь. Когда писатель – твой герой, невольно соизмеряешь себя с ним. И не можешь не признать: ты – не он! Не в несоизмеримости талантов дело. Дмитрий Быков вообще-то способный человек. Но он… беллетрист. А Бабель – писатель».