Феномен Фулканелли. Тайна алхимика XX века

По Амбелену, Шемит рассказал ему, что в начале 1926 года к нему явился невысокого роста человек с длиннющими усами, торчащими в разные стороны по «галльской» моде. Незнакомец, не назвавший своего имени, завёл с Шемитом беседу об особенностях древней архитектуры, формах и декоре, в особенности же о готическом стиле, являвшемся, по его утверждению, неким шифром. Шифр этот, заявил он, был не чем иным, как древним арго, сленгом, до сих пор известным под названием «зелёного языка» (langue verte). Зелёный, как он поведал Шемиту, был цветом посвящения. Он продолжал толковать о глубоком философском смысле жаргона, об игре слов и двусмысленностях, с течением времени вошедших в идиоматическую систему повседневного языка под видом простых поверхностных каламбуров. В действительности же они составляли древний Герметический язык, таинственный Язык птиц, «солнечный жаргон» посвящённых. Поведав всё это, он ушёл.

Несколько недель спустя в издательство к Шемиту явился другой посетитель, представившийся как Эжен Канселье. Он принёс рукопись, которую предложил Шемиту прочесть и оценить возможность её издания, на что тот охотно согласился. То была весьма красиво оформленная рукопись на квадрилле — писчей бумаге квадратного формата, имевшей широкое хождение, — цвета сепии. Манускрипт был озаглавлен «Тайна соборов, Эзотерическая интерпретация Герметического символизма Великого Делания». Подписан он был Фулканелли.

Далее Шемит рассказывал:

«Я внимательно ознакомился с рукописью и почти не удивился, обнаружив в ней те же речевые конструкции, что и у моего таинственного посетителя, говорившего о „зелёном языке“, „солнечном жаргоне“ и связи между готическим искусством и Герметической алхимией. Ввиду того что работа была необычайно интересна, я решил издать её максимально роскошно и ограниченным тиражом. Месье Канселье объяснил мне, что автор, таинственный Фулканелли, пожелал остаться неизвестным и не будет принимать участия в работе, поэтому все вопросы касательно издания мы будем обсуждать между собою и с художником, нанятым для выполнения иллюстраций. На том мы и порешили — и я никогда не встречался больше ни с кем, кроме упомянутых двух господ».

Вскоре Канселье привёл к Шемиту художника Жана-Жюльена Шампаня, который и выполнил все иллюстрации.

По словам Амбелена, Шемит сказал ему следующее: «Я без особого удивления узнал в нём своего таинственного посетителя, бывшего у меня в прошлом месяце».

Далее он добавляет:

«Хотя на первый взгляд к иллюстратору относились просто как к талантливому человеку, принимающему участие в работе, но не несущему никакой особой ответственности, к моему удивлению, месье Канселье выказывал ему крайнее уважение и восхищение, обращаясь к нему поминутно в процессе разговора или же спрашивая его совета то „Учитель“, то „мой Учитель“. Когда же Шампань при этом не присутствовал, Канселье всё равно называл его за глаза „мой Учитель“».

В результате у Шемита не осталось вопросов относительно подлинной личности Фулканелли.

Как он сказал Амбелену: «О Фулканелли, будь он реальным человеком с таким именем или же некой таинственной личностью, скрывающейся под этим псевдонимом, не было никаких вопросов. Никто даже не заговаривал об этом, а выносил суждения, принимал решения и делал выбор всегда Шампань. Именно по этой причине я и сделал вывод, что Шампань и Фулканелли были одним и тем же лицом».

Естественно, Амбелена рассказ издателя удивил и заинтриговал. В конце концов, он и сам написал книгу, весьма похожую на труды Фулканелли и даже посвятил её этому человеку, которого считал настоящим Учителем. На фронтисписе «В тени соборов» значится: «Памяти Фулканелли, мастера Великого Делания и Философа Огня, мы посвящаем этот грубый и несовершенный очерк герметической эзотерики».