Феномен Локотской республики. Альтернатива советской власти?

Ваш Бернгард – генерал-лейтенант».

Этот Бернгард, генерал-лейтенант, будет повешен в 1945 году на площади в Брянске накануне Нового года.

Это я, автор, вторгаюсь, Слава, это я говорю, прошу простить меня за вторжение, не могу удержаться, чтобы не сообщить об этом заранее, не могу стоять в стороне, когда ты листаешь эти страшные страницы. Да, он будет повешен, как военный преступник, я сам видел это, присутствовал на процессе и писал об этом процессе. Он сидел на скамье подсудимых и говорил:

– Их глаубэ, я верю, – говорил Бернгард, генерал-лейтенант, – что недалек тот час, когда великая Россия протянет свою великодушную, дружескую руку маленькой Германии и поведет ее к счастливому будущему.

К его несчастью, он поумнел всего за несколько часов до виселицы.

Пока же генерал-лейтенант Бернгард выражает соболезнование Каминскому, которого не скоро еще найдет справедливая пуля, – его схватят убегающего и прикончат где-то за пределами родной земли. А пока он тоже еще живой, полон страха и кровавых замыслов, пока он судорожно пишет: «…нависла угроза возвращения сталинских войск и сталинских порядков».

Г.О. Осипов [101] . Из книги «Пароль – “Наступает осень”…»

Грохот войны вплотную приближался к Комаричам. Со стороны Радогощи слышен был лязг гусениц танков и рев моторов, всюду рвались снаряды и авиабомбы. По дорогам тянулись подводы беженцев, стада коров и овец. Уже было известно, что танковые армады Гудериана, тесня и окружая измотанные и поредевшие в оборонительных боях отдельные части войск Брянского и Юго-Западного фронтов, замыкали кольцо, чтобы высвободить группу армий «Центр» для молниеносного удара на Москву.

– Нельзя, товарищ Незымаев, оставить население без врачебной помощи, – сказали в райкоме. – Один из нас уйдет с последним маршрутом на фронт, другие – в леса, третьим выпадает партийный долг оставаться на месте, ждать сигнала. Впрочем, от услуг хорошего врача, к тому же знающего немецкий, и оккупанты не откажутся, – значительно добавил секретарь райкома.

* * *

– О, герр доктор отлично говорит по-немецки! Позвольте спросить, где вы изучали язык фатерланда – в Гейдельберге, Мюнхене? – не то с издевкой, не то серьезно спросил офицер. – Может быть, герр медик из семьи фольксдойч – русских немцев? – И он пристально посмотрел на Незымаева. Ему явно импонировала внешность врача – светло-русые кудри, золотистая бородка, синие спокойные глаза, аккуратность в одежде, строгая подтянутость.

– Немецкий язык, господин офицер, я полюбил с детства, – с достоинством ответил Павел. – Нашей школьной учительницей была фрау Марта Людвиговна Вернер, уроженка Южной Германии. В медицинском институте у меня было много друзей-немцев с Поволжья и Украины, которые учились со мной на одном курсе. Вам, разумеется, известно, что издавна на российских и украинских землях селилось много немцев колонистов. Немало их осталось и в Советском Союзе.

– О, майн либер доктор, благодарю вас за экскурс в русскую историю, – ухмыляясь, ответил немец.

Эта встреча как бы предопределила положение и авторитет Незымаева у оккупационных властей. Довольно скоро его повысили в должности и назначили главным врачом окружной больницы.

Вторая встреча Незымаева с доктором Гербертом Бруннером произошла, когда он инспектировал комаричскую больницу. Чистота комнат приемного покоя и врачебных кабинетов, безукоризненная свежесть халатов медперсонала произвели на него хорошее впечатление. Павел знал, что страх оккупационного командования перед инфекционными заболеваниями был равен, пожалуй, только страху перед партизанами. Зайдя в кабинет главного врача, немецкий медик охотно опрокинул предложенный Павлом фужер разведенного спирта, заел его салом и хрустящим соленым огурцом. Крякнув от удовольствия, неожиданно перешел на русский.

– Ваша любовь, герр Пауль, к гигиене и порядку есть чисто германская черта. От нас, военных лекарей, фюрер требует поддерживать здоровье и арийский дух вермахта. Моя служебная карьера и награды зависят от здоровья наших солдат и офицеров. Не должно быть тифа, дизентерии, чахотки, оспы. Наша обязанность – полная изоляция немцев от больных мадьяр, румын, итальянцев. Ферштейн?

– О да, господин офицер! Это очень разумно, – поддержал Бруннера Павел Гаврилович. – Кстати, не удержусь от комплимента. Вы прекрасно владеете русским языком. Это облегчит общение с господами из местного самоуправления и русским медицинским персоналом.

– Еще бы, – самодовольно ответил немец. – Мой отец владел фермой и небольшой колбасной лавкой в деревне Люсдорф под Одессой. Я имел шанс учиться в русской гимназии, но в девятнадцатом году мы были разорены и уехали с германской армией в фатерланд. Наш род – чистокровные баварцы.

– Так вы, герр Бруннер, вероятно, имели честь видеть самого фюрера в Мюнхене?! – воскликнул Незымаев.

– А вы, майн либер Пауль, знаете нашу новую и старую историю, как магистр наук, – комплиментом на комплимент ответил Бруннер. – Похвально, похвально, зеер гут!