Феномен Локотской республики. Альтернатива советской власти?

И обер-предатель садится за сочинение приказа, нет, не приказа — воззвания. Он судорожно пишет с тем самым фанатизмом, который…

«Над населением освобожденных областей вплотную нависла угроза возвращения сталинских войск и сталинских порядков».

В этом же номере локотской газетки Славка читает о втором награждении Каминского орденом «За храбрость и отличие». Тут же сообщается о личном горе Бронислава Владиславовича — смерти сына, который, слава богу, никогда уже не вырастет сыном предателя, а только будет всего лишь мертвым сыном предателя, и еще о смерти в больнице (от партизанской пули) заместителя Каминского — Балашова.

«Соболезнование

Пусть будущее поможет Вам перенести тяжелые утраты.

Ваш Бернгард — генерал-лейтенант».

Этот Бернгард, генерал-лейтенант, будет повешен в 1945 году на площади в Брянске накануне Нового года.

Это я, автор, вторгаюсь, Слава, это я говорю, прошу простить меня за вторжение, не могу удержаться, чтобы не сообщить об этом заранее, не могу стоять в стороне, когда ты листаешь эти страшные страницы. Да, он будет повешен, как военный преступник, я сам видел это, присутствовал на процессе и писал об этом процессе. Он сидел на скамье подсудимых и говорил:

— Их глаубэ, я верю, — говорил Бернгард, генерал-лейтенант, — что недалек тот час, когда великая Россия протянет свою великодушную, дружескую руку маленькой Германии и поведет ее к счастливому будущему.

К его несчастью, он поумнел всего за несколько часов до виселицы.

Пока же генерал-лейтенант Бернгард выражает соболезнование Каминскому, которого не скоро еще найдет справедливая пуля, — его схватят убегающего и прикончат где-то за пределами родной земли. А пока он тоже еще живой, полон страха и кровавых замыслов, пока он судорожно пишет: «…нависла угроза возвращения сталинских войск и сталинских порядков».

Г. О. Осипов [100] Из книги «Пароль — «Наступает осень»…»

Грохот войны вплотную приближался к Комаричам. Со стороны Радогощи слышен был лязг гусениц танков и рев моторов, всюду рвались снаряды и авиабомбы. По дорогам тянулись подводы беженцев, стада коров и овец. Уже было известно, что танковые армады Гудериана, тесня и окружая измотанные и поредевшие в оборонительных боях отдельные части войск Брянского и Юго-Западного фронтов, замыкали кольцо, чтобы высвободить группу армий «Центр» для молниеносного удара на Москву.

— Нельзя, товарищ Незымаев, оставить население без врачебной помощи, — сказали в райкоме. — Один из нас уйдет с последним маршрутом на фронт, другие — в леса, третьим выпадает партийный долг оставаться на месте, ждать сигнала. Впрочем, от услуг хорошего врача, к тому же знающего немецкий, и оккупанты не откажутся, — значительно добавил секретарь райкома.

* * *

— О, герр доктор отлично говорит по-немецки! Позвольте спросить, где вы изучали язык фатерланда — в Гейдельберге, Мюнхене? — не то с издевкой, не то серьезно спросил офицер. — Может быть, герр медик из семьи фольксдойч — русских немцев? — И он пристально посмотрел на Незымаева. Ему явно импонировала внешность врача — светло-русые кудри, золотистая бородка, синие спокойные глаза, аккуратность в одежде, строгая подтянутость.

— Немецкий язык, господин офицер, я полюбил с детства, — с достоинством ответил Павел. — Нашей школьной учительницей была фрау Марта Людвиговна Вернер, уроженка Южной Германии. В медицинском институте у меня было много друзей-немцев с Поволжья и Украины, которые учились со мной на одном курсе. Вам, разумеется, известно, что издавна на российских и украинских землях селилось много немцев колонистов. Немало их осталось и в Советском Союзе.

— О, майн либер доктор, благодарю вас за экскурс в русскую историю, — ухмыляясь, ответил немец.

Эта встреча как бы предопределила положение и авторитет Незымаева у оккупационных властей. Довольно скоро его повысили в должности и назначили главным врачом окружной больницы.

Вторая встреча Незымаева с доктором Гербертом Бруннером произошла, когда он инспектировал комаричскую больницу. Чистота комнат приемного покоя и врачебных кабинетов, безукоризненная свежесть халатов медперсонала произвели на него хорошее впечатление. Павел знал, что страх оккупационного командования перед инфекционными заболеваниями был равен, пожалуй, только страху перед партизанами. Зайдя в кабинет главного врача, немецкий медик охотно опрокинул предложенный Павлом фужер разведенного спирта, заел его салом и хрустящим соленым огурцом. Крякнув от удовольствия, неожиданно перешел на русский.