В то первое утро в Секундерабаде, как только я закончил рассказывать пригласившей меня индийской чете о цели своего визита, Шри сказал, что я обязательно должен встретиться с братом его кузена, бывшим послом Индии, который говорит на многих языках, включая неиндийские, такие как, например, китайский. Он тут же сделал звонок по мобильному телефону и договорился о встрече в другом городе. Я был поражен. Оказалось, что в семье, где говорят на нескольких языках, в городе, где в зависимости от района вывески магазинов пишут то на урду и английском, то на хинди и английском, то на хинди и телугу, в стране, где сотни миллионов говорят на двух, трех и более языках, полиглотство вызывает не меньшее восхищение, чем на моей одноязычной родине. Снова и снова, где бы я ни рассказывал о Меццофанти, люди восхищенно качают головами.
Одна из первых вещей, в которой я хотел разобраться, – это как люди узнают, на каком языке разговаривать с тем или иным человеком. На Юго-Западе США, где я вырос, выбор между английским и испанским частенько превращался в рискованное мероприятие и зависел от того, насколько опасно выглядел ваш потенциальный собеседник. Ладно, если вы обращаетесь к человеку по-английски и, поняв, что он не знает этого языка, переключаетесь на испанский (если, конечно, его знаете). Но если вы заговариваете с незнакомцем по-испански, то рискуете его обидеть:
– Неужели никто не обижается из-за таких ошибок? – спросил я женщину-врача, с которой меня любезно познакомил Шри.
– Нет. А почему мы должны обижаться? – казалось, она была озадачена этим вопросом.
Шри, который уже несколько раз слышал, как я задаю этот вопрос разным людям, несколько раздраженно отрезал:
– Нет, вы просто говорите: мне очень жаль, но я не могу говорить на вашем языке. Говорите, пожалуйста, по-английски.
В один из дней мы отправились на автобусную экскурсию по достопримечательностям Хайдарабада: храм Вишну, построенный из белого мрамора, сверкающий флуоресцентной подсветкой музей, где хранятся огромные коллекции богатых индийских чиновников; дворец мусульманского правителя; зоопарк. Кроме одной пары иностранцев, все остальные пассажиры автобуса были индийцами. Пока мы переезжали с одного места на другое, экскурсовод, молодой человек, стоя в проходе и держась обеими руками за багажные полки трясущегося автобуса, описывал окрестности и давал инструкции по-английски. Я был заинтригован тем, что к концу дня он стал использовать еще и хинди. После того как наша экскурсия завершилась в ювелирном магазине, где продавались изделия из жемчуга (Хайдарабад известен как центр торговли жемчужными украшениями), я отвел его в сторонку, чтобы узнать причину такого языкового перехода.
Он указал на пожилую, одетую в сари женщину, которая в этот момент разглядывала выложенные на прилавок жемчужные ожерелья. Оказалось, что наш экскурсовод с самого начала тура знал, что она в определенный момент хотела бы услышать его слова на хинди. Я спросил, как он узнал об этом. Он ответил, что может определить родной язык человека по его походке, одежде и внешнему виду. Оказалось, что сам он говорит на каннада, телугу и немного на маратхи. Другие индийцы говорили мне, что определяют (или угадывают) родной язык незнакомого человека по цвету его кожи: уроженцы южной части страны, как правило, темнее, чем жители севера (несмотря на проблематичность этого стереотипа, цвет кожи действительно может использоваться в качестве характерного признака). Кроме того, вы также можете узнать родной язык человека, услышав, как он говорит на хинди. Если кто-то слышит каннадский акцент в речи своего говорящего на хинди собеседника, он может предложить ему перейти на язык каннада. Человек в любом случае предпочтет говорить на родном языке, и понимание этого факта очень важно для огромной страны, раздираемой серьезными противоречиями.