История семей Шри и Калы служила прекрасным примером способности к языковой адаптации. Около трехсот лет назад предки Шри покинули южное королевство Мадрас (ныне индийский штат Тамил Наду) и мигрировали на север в Бангалор. В тот момент семья говорила на тамильском. В Бангалоре, сохранив знание тамильского, они добавили к нему местный язык каннада. Примерно двести лет спустя, в 1911 году, отец Шри переехал в Хайдарабад, и вместо того чтобы забыть тамильский и каннада, члены семьи расширили свой языковой репертуар, опять же добавив к нему телугу. Между тем система образования и профессиональная деятельность обеспечили им дополнительное знание хинди и английского. К началу 1970-х годов, когда в семье Шри и Калы родились сыновья, семья накопила так много языков, что у них просто не могло быть единого «родного».
«Мы много говорим на хинди, – сказала одна из племянниц Шри. – Каждый из нас знает телугу, но когда нас собирается несколько человек, мы обычно говорим на тамильском. Если мы собираемся еще более широким семейным кругом, то говорим на каннада. С юных лет нас окружает так много языков, что мы даже не знаем, сколько их», – добавила она. Когда ей было пять лет, она уже говорила на пяти языках (телугу, каннада, тамильский, хинди и английский), а потом освоила на уровне понимания еще три (малаялам, гуджарати и маратхи). По ее мнению, каждый язык имеет свою ценность, и, разговаривая на нем, семья воссоздает свою историю и использует его как инструмент транспортировки накопленного опыта из прошлого в настоящее.
Индия не является мультиязычной утопией. Не стоит рассматривать эту страну в качестве модели для построения мирного общества в условиях многоязычного государства. Межнациональные конфликты и насилие наблюдаются по всему миру – почему Индия должна быть исключением? Языковые разногласия имеют глубокие корни, и история страны полна примеров и нетерпимости, и насилия.
Достаточно привести всего несколько фактов, чтобы передать степень насущности этой проблемы. В 1999 году языковая полиция индийского штата Карнатака внесла свои возражения по поводу размещения информации на городских указателях. Суть проблемы заключалась в том, что надписи на указателях делались на трех языках: английском, хинди и каннада – и размещались в указанном порядке, сверху вниз. Полиция посчитала, что надпись на языке каннада должна располагаться слева, на почетном месте, чтобы читаться в первую очередь, или по центру, в окружении двух других языков. Тот факт, что языковая полиция занялась подобным вопросом, сам по себе отражает наличие серьезных противоречий. В качестве еще более вопиющего примера можно привести случай, когда хулиганы избили лавочников в Мумбаи только за то, что те на своих вывесках использовали английский, а не маратхи.
Кала рассказала, что в 1960-х годах, когда их семья жила в Хайдарабаде, ее мачеха противилась браку ее сестры с человеком, который хотя и был из той же касты, но говорил на каннада. Пятнадцать лет спустя, когда другая сестра Калы вышла замуж за человека, говорящего на телугу, мачеха была вынуждена смириться с выбором дочери. Возникает вопрос: почему люди придают столь важное значение языковым различиям, при том что их все устраивает в других отношениях? (Позже я узнал, что различие в языках жениха и невесты воспринимается в обществе как признак того, что данный брак является не традиционным для Индии браком по договоренности, а менее ожидаемым браком по любви.) За те несколько недель, которые мы провели в Индии, индуистские фундаменталисты напали на индийских женщин, одетых в западную одежду (в одном случае женщин вытащили из бара в Мангалоре и избили), обвинив их в нарушении традиций и неспособности говорить на языке каннада. В ходе другого инцидента дочь одного из членов парламента вытащили из автобуса и избили за разговор с мусульманским подростком. При этом один из репортеров, освещавших этот случай, предположил, что она не смогла избежать избиения, потому что сама не говорила на каннада.