Феномен полиглотов

В своей приписке к френологическому журналу некий исследователь (возможно, это был уже не Лоренцо Фоулер) выразил изумление по поводу того, как эта область выглядела на черепе Барритта, отметив, что «способность удерживать в памяти буквы и слова, за которую отвечает эта область, больше всего помогала ему в изучении языков». По мнению френологов, «форма» – это внешнее отражение участка мозга, который отвечает за запоминание фигур, лиц, картинок и написание слов. Чтобы запоминать слова, Барритт обращался к области под названием «возможности», которая была у него «просто огромной». Фоулер писал, что, судя по этой области, Барритту был «дарован такой объем фактической и литературной памяти, которому, возможно, нет равных в мире»; «очевидно, он знал ВСЕ». Мне не удалось отыскать слепок черепа Барритта. Полагаю, он разделил участь самого Барритта.

^{Элиу Барритт в профиль}

В австралийском газетном архиве я нашел хвалебную статью, написанную американцем Джереми Кёртина о Меццофанти и других полиглотах. Мне нравится, что, согласно этим отзывам, каждый последующий полиглот оказывался искуснее своего предшественника.

Семьдесят – не предел?

Жил ли когда-нибудь на свете лингвист, знакомый с бо́льшим количеством языков, чем скончавшийся на днях мистер Джереми Кёртин, переводчик «Quo Vadis»?

Скорее всего, нет. Даже сам он не мог сказать точно, сколькими языками владел. Впрочем, очевидно, что он изучил в свое время не менее семидесяти различных говоров и диалектов.

Пожалуй, его ближайшим соперником был Джузеппе Меццофанти, великий итальянский кардинал и хранитель ватиканской библиотеки, скончавшийся в Риме в 1849 году. Меццофанти мог легко и бегло говорить и писать на пятидесяти восьми живых языках и имел как минимум частичные знания большинства мертвых. В общем и целом он знал сто четырнадцать языков и диалектов. Он удостаивался аудиенции венгерского аристократа, индусского ученого, китайского мандарина и берберского вождя из Кордофана и беседовал с ними на их языке.

Бартольд Нибур знал двадцать языков в возрасте тридцати лет и затем выучил гораздо больше, углубившись в такие редкие диалекты, как венгерский, финский, бискайский и один из татарских. Но даже эти достижения затмил необыкновенный Иоганн Баратьер, в пять лет знавший помимо родного немецкого греческий, латынь и французский. В двенадцать он составил ивритский словарь, в тринадцать опубликовал перевод путевых заметок Вениамина Тудельского. К концу жизни (он скончался в девятнадцать лет) он говорил и писал на тридцати трех языках.

И наконец, Конон Габеленц и его еще более талантливый сын Георг Габеленц, освоивший более ста иностранных языков.

^{Газетная статья о полиглотах}