Феномен Солженицына

С еще большей определённостью ответил Александр Исаевич на все обращённые к нему на эту тему вопросы в развёрнутом интервью газете «Московские новости». Вызвавшее немалый резонанс в мире, оно, по вполне понятной любому россиянину ассоциации, сразу было тогда окрещено «апрельскими тезисами»….

– При Горбачёве было отброшено само понятие и сознание государственности. (Отсюда его многочисленные капитуляции и безоглядные уступки во внешней политике, принесшие ему столь шумные похвалы на Западе.) При Ельцине, по сути, та же линия была продолжена, но ещё и отягощена безмерным имущественным ограблением России, её национального достояния, а также беспрепятствием и потакательством государственному хаосу.

При Путине, не сразу, стали предприниматься обратные усилия спасения проваленной государственности. Правда, некоторые из этих попыток сначала носили характер скорее косметический, затем стали проявляться чётче. Внешняя политика, при учёте нашего состояния и возможностей, ведётся разумно и все более дальновидно…

Предшественники Путина развалили государство, а он восстанавливает его, преодолевая тяжёлое наследие прошлого, воплощая мечту о сильной России…

Митрополит Кирилл на Х Народном соборе справедливо указал, что «реализация свобод не должна угрожать существованию Отечества и оскорблять религиозные и национальные чувства». Что святыни – это ценности никак не ниже «прав человека»… Безграничные «права человека» – это как раз то, что уже было у нашего пещерного предка: ничто ему не запрещало отнять мясную добычу у соседа или прикончить его дубиной. Оттого и понадобились каждому обществу власти и правящий слой. В ходе веков именно за ними и сохранялись «права», а у основной массы – ограничивались. От века Просвещения мы многотысячно слышим о «правах человека», и в ряде стран они широко осуществлены, но не везде в рамках нравственности. Однако что-то не призывают нас защищать «обязанности человека». Да даже призывать к самоограничению считается нелепым и смешным. А между тем только самоограничение, самостеснение даёт нравственный и надёжный выход из любых конфликтов.

– Ну, а когда патриотизм вырождается в национализм, и далее, идучи по пути нравственной дезориентации, – в ксенофобию, – спрашивают его, – когда на улицах российских городов осатаневшие от националистической, чтобы не сказать нацистской пропаганды своих безымянных наставников, убивают людей за цвет волос, цвет кожи? И правоохранительные органы невнятно цедят сквозь зубы что-то о хулиганстве отвязанных подростков. Как укладывается всё это в политические реалии современного российского шовинизма?

Он отвечает:

– Ксенофобия исторически не была свойством русских, иначе не устояла бы империя из 120 наций. А словом «фашизм» у нас кидаются безответственно, как удобным бранным словом, чтобы не дать встать русскому самосознанию. Но германский национал-социализм основывался на самопревознесении германской нации (вскормленном задолго до Гитлера) – такого упрека не бросишь нынешнему униженному и вымирающему русскому народу…

В целостном державном миросозерцании, образцом которого являются размышления Солженицына, почетное место занимает антиамериканизм, в котором современное российское националистическое сознание видит главного врага России и автора всевозможных злокозненных акций. И Солженицын в полной мере разделяет такое видение глобальной ситуации…

Надо сказать, что писателю нельзя отказать в последовательности и твердости убеждений. Ещё находясь в США, он считал, что Россия, которая должна прийти на смену советскому государству, должна быть не либерально-капиталистической, какой её хочет видеть Запад, а обществом христианским, национально-консервативным. Отсюда его восприятие прошлого своего отечества и отношение к западной демократии.(Из интервью газете «Московские новости». Вопросы писателю задавал и ответы его комментировал тогдашний главный редактор этой газеты Виталий Третьяков)

Что правда, то правда. Ничего нового о политических взглядах Солженицына и его видении будущего России из этого его интервью мы не узнали. И активное неприятие для России либерально-демократического пути, и антиамериканизм… Обо всём этом почти в тех же выражениях он говорил всегда.

Новым в этих нынешних его высказываниях было только одно: готовность поддержать своим моральным авторитетом выходца из ненавистной ему системы госбезопасности.

В конце концов даже и это можно было понять, ведь Путин и в самом деле никогда не был ни следователем, ни начальником лагеря. А полковники в КГБ бывали всякие.

Но дело было тут не в том, каков был Путин, а в том, какое государственное устройство он стал сооружать, едва только стал президентом.

В одном из первых своих выступлений перед чекистами он изволил пошутить: считаю, мол, нужным доложить коллегам, что в моем лице в Правительство высажен первый десант сотрудников нашего ведомства.

Шутка была не слишком удачная, но никто тогда не сомневался, что это всего только шутка.

Оказалось, однако, что, высказавшись таким образом, он и не думал шутить.