Феномен тахарруш как коллективное сексуальное насилие

Возможно, в перспективе пересборки феномена тахарруш в ином, уже западном контексте эмиграции объяснением является не только длящаяся экономическая, социальная, психологическая, сексуальная депривация беженцев из арабского мира, но также социализация через прямые и косвенные практики тахарруш. Может быть, имеет смысл принять во внимание и более абстрактные понятия трансгрессии и потенциала насилия для конструкции гегемонной и подчиняющей другие типы мужественности, для которой чрезвычайно затруднен исполнительский сценарий, поскольку в другом культурном поле принимающей страны/Европы конкретные версии гегемонной мужественности фактически строятся на основе двусмысленности, неопределенности и одновременного отказа (соблюдения норм) и собственно насилия (трансгрессии норм и моральных границ). Если умножить эти проблемы в исполнительской маскулинности на задачи реконфигурации групповой или коллективной маскулинности в опыте эмиграции, то эффект представляется весьма непредсказуемым. Сложно ожидать глубоких изменений в канонических и нормативных описаниях мужественности, не сталкиваясь с волнами психической дезорганизации и без сопутствующего переходного культурного возмущения и дестабилизации. Как писал антрополог Стэнли Даймонд, «аккультурация всегда была вопросом завоевания»[47], процессом, в котором доминирующая культура обеспечивает свою стабильность и иерархическое положение. Для поддержания стабильности центра принимающая культура делает институциональный запрос на принуждение и побеждает. Очевидно, этот аспект аккультурации как институционального насилия актуален для диаспоральной маскулинности, которая реактивирует свой встречный потенциал насилия в месте пересборки или эмиграции, образуя плотную массу. Элиас Канетти писал:

Важнейший процесс, происходящий внутри массы, разрядка. <…> Это миг, когда все принадлежащие к ней отбрасывают различия и чувствуют себя равными. <…> Прочно утвердившиеся иерархии в любой области жизни не позволяют никому дотянуться до более высокого уровня или опуститься на более низкий, разве что чисто внешне. <…> Освободиться от этого сознания дистанции можно лишь сообща. Именно это и происходит в массе. Разрядка позволяет отбросить все различия и почувствовать себя равными. <…> Облегчение от этого огромно. Ради этого счастливого мгновения, когда никто не чувствует себя больше, лучше другого, люди соединяются в массу[48].

Итак, речь о маскулинной толпе, которая, соединившись в массу беженцев и экономических мигрантов, ищет, помимо своего социального места в неприветливом обществе, также и компенсаторной разрядки. Известный немецкий социолог Армин Нассеи так прокомментировал кризис беженцев и события в Кёльне:

…это эмпирический факт, что многие молодые люди прибывают в Германию, и им нечего делать, что вынуждает к пассивности. Из исследований мы знаем, что большие группы молодых людей, которым нечего делать, производят проблемы, — и это совершенно не зависит от религии и происхождения. Поэтому мы должны дать им возможность что-то сделать. Я имею в виду, что их нужно занять. Но мы не должны закрывать глаза на некоторые проблемы мигрантских сообществ, поскольку имеем дело с сетями, где доминируют мужчины, как показали события в Кёльне. Это даже проговорить трудно, поскольку звучит как культурный предрассудок[49].