Существование утрачивает свое основание, а мир – теплоту и свет. «Дом исчезает, он теперь далеко, и я не знаю, где», – говорит больной. Он утрачивает свою родину, он безроден. Все эти образы и понятия, на взгляд исследователей, отражают «модус самого разрушенного Dasein, то, что в психозе
Именно эти черты, на взгляд исследователей, становятся чертами шизофренического миропроекта. Существование больного при этом погружается в кричащую пропасть, из которой доносятся голоса мертвецов. Метафора «зовущей» пропасти, как считают Шторх и Куленкампф, отражает в психозе появление нового модуса бытия, частичное сохранение общности онтологической структуры пространства, выражение иного коммуникативного модуса бытия-в-мире. Поэтому выходит, что ничто становится видимым только как знак еще сохранного, пусть даже и в осколках, мира и существования[1154]
. Вспомним, что именно такую мысль высказывал и Хайдеггер.Погружение в пропасть, отражающее разрушение онтологической структуры существования, приводит к радикальному одиночеству, изоляции шизофренических больных от мира и развитию «шизофренической атмосферы» и аутизма. При этом, как отмечают авторы статьи, Ничто не обязательно несет лишь негативный характер. В безграничной пропасти появление Ничто сопряжено с открытием беспредельности и бездонности божественного. «Откуда, – пишут они, – происходит это своеобразное вдруг обнаруживающееся бытие, с которым мы сталкиваемся в метафизике шизофренических картин конца света?… Если человеческое и роковое (Schicksalhaftes) здесь глубоко соприкасаются, так это потому, что нуминозные картины гибели и спасения человечества открывают нам просвет (Durchblick) к онтологической, сущностной структуре нашего Dasein. Поскольку в повседневности нашего поведения и действий мы утрачиваем соответствующую наполняющую их область сущего, и бытие, и Ничто забываются, и глубокая растерянность (Betroffenheit) охватывает нас при встрече с такими больными»[1155]
. Существование больного, таким образом, неся с собой принадлежащее ему Ничто, открывает доступ к бытию и свободе человека.Соавтор Шторха –
Куленкампф продолжает исследования пространственности и связывает ее разметку и трансформации с характерным качеством человека – прямохождением, словно продолжая на сферу психопатологии идеи Штрауса о вертикальном положении тела. Необходимость подобных исследований связана, на его взгляд, с важностью определения «порядка» и «упорядоченности» Dasein для изучения трансформаций пространства при параноидных расстройствах[1158]
. Он заимствует идею Штрауса о том, что прямохождение и сохранение вертикального положения являются исходными и фундаментальными человеческими возможностями. Только прямоходящий человек устанавливает определенную дистанцию по отношению к вещам, может налаживать с ними связи и ориентироваться в мире. Человек определяет границы и разметку, упорядочивая свое бытие в пространстве внешнего и внутреннего мира.В случае нарушения «порядка» Dasein (Daseinsordnung) утверждающие порядок границы теряют свою структурирующую функцию, пространство внешнего и внутреннего мира, «снаружи» и «внутри» нивелируются, социальное и личное пространство начинают переходить друг в друга. Это качество патологического Dasein Куленкампф обозначает как беспредельность (Entgrenzung). Именно беспредельность стоит за утратой связности с другими людьми, предметами и пространствами, опустением и нивелирующим разрушением. При этом изменяется не только состояние самого больного, но и все окружающее пространство: разрушается не его иерархия и структура, а весь порядок мира[1159]
. Сопутствующим изменением здесь, на взгляд исследователя, является утрата доверия к миру, того доверия, которое лежит в основе связи с предметами, восприятия мира и его познания. Теперь по отношению к больному мир может быть лишь пристрастен или враждебен, он становится физиогномичным.Утверждение физиогномичного мира и разрушение границ в параноидном психозе в другой своей статье Куленкампф объясняет с использованием концепта