Феноменология текста: Игра и репрессия

Представители романтической традиции, на которую Айзли во многом ориентируется, также говорили о непознаваемости природы средствами логики и категорически выступали против представления о ней как о механизме. Природу, вслед за Шеллингом, они понимали как организм, некое телесное начало, наделенное душой, познаваемое не разумом, а воображением. Нетрудно заметить, что в своих рассказах-эссе Айзли избегает уподобления природы организму, ибо это было бы сугубо человеческим представлением о природе, очередной схемой, риторической конструкцией, ей навязанной. Природа независима от человека и безразлична к его устремлениям. Человек склонен видеть себя высшей формой жизни, но на самом деле он — лишь одна из множества ее форм, отнюдь не высшая, а существующая наравне с другими. Эта простая и в то же время глубокая мысль остроумно реализуется в эссе «Тайна жизни», где речь идет о, казалось бы, самом банальном растении — репейнике. Здесь Айзли заставляет читателя почувствовать, что репейник — самостоятельный субъект, независимый от человека, находящийся с ним как бы на равных правах: «Когда я наконец добираюсь до леса, я весь усеян репейниками, приставшими к куртке, впившимися в носки и зацепившимися хитроумными крючками за шнурки ботинок <…>. Впереди еще одна ограда. Мы с репейниками взбираемся на нее и садимся отдохнуть, пока я соображаю, как лучше всего приступить к поискам тайны жизни. Репейники хранят глубокое молчание, а некоторые из них, оторвавшись, проскальзывают в щели между камнями» [249].

Осознание независимости природы от нас, многополюсности мира рождается, как показывает Айзли, из чувства одиночества, заброшенности, которое испытывает человек, когда реальность в его глазах утрачивает логику и смысл. Природа может быть безразличной по отношению к человеку, жестокой, не совпадающей с его этическими ценностями («Суд пернатых», «Нашествие гигантских ос»). Ощущение человеком одиночества, с точки зрения Айзли, — важнейший шаг к обретению внутренней свободы, которая предполагает отказ от антропоцентрического взгляда на вещи, стремления осуществлять над ними власть, применяя к окружающей природе выработанные культурой схемы и стереотипы. Одиночество всегда сопряжено с эскейпизмом, бегством от цивилизации, разрывом привычных очевидных связей, движением в неизвестном направлении, которое подобно непредсказуемой эволюции самой природы: ребенок зачем-то садится на подножку чайной повозки и едет в неведомый мир («Золотое колесо»), пожилой вашингтонский профессор роет подземные ходы («В подземелье»), мальчика тянет в лабиринт подземных труб («В подземелье»), безработный юноша залезает в вагон товарного поезда — и едет куда глаза глядят («Танцующая крыса») и т. д. Эскейпизм героев Айзли, как и затворничество его предшественника, выдающегося американского писателя и мыслителя Генри Торо, не следует понимать как чисто внешний уход от цивилизации. Это бегство внутреннее — от самого себя, точнее, от той части своего «я», которая сформировалась культурными стереотипами, причем не самим индивидуумом, а теми, кто его воспитывает и окружает. Существование человека в культурном пространстве — это существование не индивидуальное, оно осуществляется сообща с другими и требует их помощи. В свою очередь, путь человека к свободе, к своему подлинному «я», как считает Айзли, есть поиск сугубо индивидуальный, где поддержка другого невозможна. Стереотипам культуры можно научить, но свободе человек должен учиться самостоятельно («В подземелье»).