Феномены Тени и зла в волшебных сказках

Мне рассказывали о случае с мужчиной, у которого была ползучая, вялотекущая, хроническая шизофрения. Он жил совершенно замкнутой жизнью вместе со своей матерью, которая не разрешала ему жениться, пока ему не исполнится сорок лет, и он даже не мог вступать в отношения с женщинами. Он мог ходить на работу в офис, но сразу по окончании работы ему следовало идти прямо домой. Он никак не мог избавиться от деспотизма своей старой и совершенно деструктивной матери. Его аналитик принесла мне записи его ужасных сновидений, которые показывали, что этот человек мог совершить самоубийство или в любой момент у него могло возникнуть обострение шизофрении: в его снах были сцены, в которых он распиливал себя на части и т.д., однако в сновидениях снова и снова повторялся мотив, связанный с островом, на котором была буйная тропическая растительность. В его снах были женщины, но каждый раз на острове появлялась ядовитая змея, которая всячески угрожала сновидцу. Я догадалась, что, наверное, он мастурбировал со сладкими фантазиями и в уединении вел свою собственную тайную эротическую жизнь, которая была совершенно изолированной в буквальном смысле слова. В каком-то смысле это было позитивным моментом; по крайней мере, это была какая-то часть нормальной жизни — у него не было другой сексуальной жизни, пока ему не исполнилось сорок пять лет. Но с другой стороны, в этом был и негативный момент, ибо такая жизнь исключала его желание отделиться от матери, которое было бы сильнее, если бы он прекратил мастурбацию. Таким образом, в этом раю мастурбации тоже была своя ядовитая змея. Я рассказала аналитику об этом мотиве сновидения, но потребовался целый год, чтобы о нем рассказал сам пациент. Однажды ему приснилось, что его снова укусила ядовитая змея, которая приползла с острова, и он опасно заболел; кроме того, ему приснилось, что на полу он увидел часть головы змеи и часть ее хвоста, и сказал: «Да. Я должен принести это врачу, чтобы получить сыворотку от змеиного укуса». После этого своего сна он в конечном счете согласился говорить о тропическом острове, на котором он жил по ночам.

Таким образом, остров — это символ отчужденной области психики, так сказать, автономного комплекса. В данном случае нормальная сексуальность была изолирована и отъединена негативным материнским комплексом. Сновидец об этом знал, но убедил себя в том, что ему никогда не следует говорить об этом аналитику. Он жестко отделил эту проблему от других своих жизненных проблем. То есть иногда остров известен, но между ним и областью сознания находится огромное водное пространство бессознательного; иногда же он неизвестен, что значит -есть автономный комплекс, который находится где-то в сфере фантазии, но сознание недостаточно о нем знает, чтобы что-то сообщить.

В этой отщепленной, удаленной, изолированной области психики находится церковь. Теперь заметим следующее: insula тождественна фемининности, море — фемининности, церковь — фемининности, колодец — фемининности! Здесь в этом крепком орешке сосредоточены все фемининные и материнские начала, которые отсутствуют в королевстве, в котором нет королевы, однако они полностью отделены и отрезаны от остальной жизни.

Интересно, что в этой отчужденной области находится и церковь. Даже этот аспект христианской религиозной установки, церковь как фемининный контейнер, где совершается религиозное поклонение, отчуждена на этот остров вместе с колодцем, который символизирует психическую структуру, позволяющую соединиться с бессознательным. Колодец представляет собой скважину, откуда поступает вода из глубины. В этом смысле колодец воплощает структуру человеческой психики, позволяющую человеку безопасно вступать в контакт с глубинными уровнями бессознательного. Если мы соединим вместе церковь и колодец, то получится следующее: все содержание, которое подавляется в аспекте церкви, должно было быть животворной функцией подлинной церкви.

В первые века христианизации северных стран церковь создавала для людей возможность испытать мистическое религиозное переживание. В последние века она стала более подвержена социальному формализму. После обращения в христианство народов Севера первое время церковь позволяла получить истинное религиозное переживание и достичь некоего развития сознания. Это продолжалось до тех пор, пока церковь не стала побуждать их к религиозным войнам. Это видно из древних летописей. Но когда истинно психический аспект христианства снова угас, от него остался только конвенциональный крест — социальная функция, не имеющая глубинного религиозного смысла. Истинно религиозная функция психики вернулась к язычеству, но так как само язычество осталось далеко позади, то, с одной стороны, церковь имеет с ним связь, а с другой стороны, ее не имеет.