Фенрир. Рожденный волком

— Да, поэтому. И еще потому, что монастырю хотелось, чтобы у него был собственный исповедник. Для этого имелись основания, и это была уже политика, — ответил он.

— Кем бы они тебя объявили, если бы ты увидел… — Она не смогла договорить.

Жеан молчал, позволяя ей собраться с силами.

— Ты хочешь испросить епитимью?

Элис коротко рассмеялась.

— Мне не в чем каяться, святой отец, нет греха, который надо отпустить, однако же, если бы я вышла к пастве, назвала то, что видела, грехом и попросила священника о прощении, моя жизнь оборвалась бы раньше, чем я вышла бы из церкви. Могу я рассказать тебе лично? Ты поклянешься никому не говорить о том, в чем я признаюсь?

— О епитимье полагается просить публично, — сказал Жеан.

— Мне не о чем сожалеть. Ты поклянешься?

— Путь, усыпанный терниями, — пробормотал исповедник вполголоса. А вдруг эта женщина скажет, что прелюбодействовала или, хуже того, совершила убийство? Он не сможет, конечно, молчать о таком.

Звуки борьбы на улице все приближались. Неужели норманны захватили башню на мосту? Едва ли такое возможно без взрывов, подумал он. Враги уже пытались захватить ее, однако безуспешно.

Крики и проклятия заставили исповедника сосредоточиться на своем задании.

— Я поклянусь, — сказал он.

— Тебя объявили святым, потому что ты видел Деву, — сказала Элис. — Как бы тебя назвали, если бы ты видел дьявола?

— Простой народ, наверное, объявил бы меня ведьмаком, — сказал исповедник, — хотя верить в ведовство — это ересь. Некоторых объявляют еретиками, однако видение есть видение. Само по себе оно еще ничего не значит.

— Так как бы ты меня назвал?

— А ты видела дьявола?

— Да. Значит, я ведьма и сама об этом не знаю?

— Христос видел дьявола в пустыне, разве он ведьмак?

Она опустила голову.

Жеан сглотнул комок в горле и начал раскачиваться быстрее.

— Для подобных явлений существует множество объяснений. Например, болезнь, воспаление мозга. Часто это просто сон, госпожа, фантазия, которая никак не связана с повседневными событиями.

— Он снится мне наяву. Он постоянно здесь.

Снова раздались крики. Жеан услышал, как кто-то проревел на языке данов: «Умри!»

Он не стал мешкать.

— Как ты поняла, что это дьявол?

— Он волк. Человек и волк одновременно. Он выходит из тени, я вижу его боковым зрением. Он рядом со мной, когда я засыпаю, он оказывается рядом, как только я проснусь. Он волк, и он говорит со мной.

— Что он говорит?

Элис снова перекрестилась.

— Говорит, что любит меня.

Грохот раздавался уже за дверями собора. Сражение приближалось. Элис подняла голову. Тьма вокруг слабого пламени свечи как будто плыла и клубилась — жидкая чернота. Раздался тяжелый удар в дверь, такой сильный, что показалось, будто она вот-вот разлетится в щепы.

— Нам суждено умереть, исповедник? — спросила Элис.

— На все воля Божья, — отозвался Жеан.

— Тогда помолись за нас.

— Нет, — сказал он. — Молись за наших врагов, чтобы они узрели свет Христа в своих сердцах раньше, чем наши солдаты убьют их и лишат надежды на спасение. Мы верим, у нас больше шансов отправиться к Богу.

Она поднялась, и Жеан услышал, как она резко выдохнула. Для Элис тьма обрела новое качество. Она как будто взъерошилась, задвигалась, едва ли не заблестела, словно щетина на загривке у свиньи. Затем на краю крута, отбрасываемого пламенем свечи, тень обрела форму, шевельнулась и вышла на свет.

Девушка задохнулась. Перед ней, подобно существу, сотканному из мрака, возвышалась фигура волкодлака; его косматая голова тянулась к ней из темноты, бледная кожа блестела, покрытая пятнами крови.

— Он здесь, — сказала она. — Здесь!

— Кто?

— Да волк же! Дьявол явился!

Жеан повернул голову. Слева он почуял темный звериный запах. Теперь он различал дыхание кого-то третьего, слышал, как девушка, охваченная ужасом, пытается успокоиться.

— Мы одеты в доспехи Господа, сатана. Ты не причинишь нам зла, — сказал монах. Его голос звучал уверенно и спокойно, в нем угадывалась едва ли не скука, как в голосе учителя, который в очередной раз отчитывает озорника.

— Domina, — проговорил волк.

Он вытолкнул из себя слово, будто оно застряло у него в глотке; голос у него был гортанный и очень странный.

— Domina.

Элис пыталась собраться с мыслями. Она изучала латынь с раннего детства, но никак не могла заставить себя перевести это простое слово. Монах, однако, нисколько не утратил присутствия духа.

— Не смей обращаться к даме, дьявол, тебе придется иметь дело со мной.

Исповедник тоже говорил на латыни.

Человек-волк не обращал на него внимания.

— Domina. Меня зовут Синдр, это означает Миркирульф, и я здесь, чтобы защитить тебя.

Наконец-то Элис вспомнила латынь.

— От чего?

— От этого, — ответил он, и церковные двери с грохотом распахнулись.

Глава третья СМЕРТЬ И ВОРОН