Фенрир. Рожденный волком

Берсеркеры вскочили, некоторые трясли головами, некоторые отворачивались, изображая безразличие, только один смотрел, завороженный. Серда явно наслаждался представлением. Купец заметил, что Элис тоже не в силах отвести глаз; она попыталась заговорить, но голос не слушался, и получилось лишь невнятное бормотание. «Еще мгновение, – подумал Леший, – и она выдаст себя». Он обхватил ее за плечи, словно пытаясь утешить, но еще и пытаясь удержать на месте. Он понимал, насколько странно утешать подобным образом раба, однако никто сейчас на них не смотрел – все глаза были прикованы к истязаемому монаху. Лес был залит красным закатным солнцем, и длинные тени деревьев тянулись, словно желая по-дружески обнять подступающую ночь. Леший сообразил, что они сидят здесь уже много часов.

Монах не мог пошевелиться, но его голос, когда он заговорил, прозвучал уверенно, даже страстно:

– Я вернулся за ней. Она рядом со мной.

Купец притянул к себе Элис.

– Уходи, – прошептал он. – Беги отсюда.

– Она здесь! – прокричал монах. – Здесь.

– Где? Где она? – Ворон склонился к его уху, разговаривая ласково, словно отец, укладывающий спать капризного ребенка.

– Здесь, прямо здесь.

– Ты видишь ее? Где она?

– Рядом со мной, и она всегда была рядом со мной. Господи Иисусе, дай мне силы. Я не выдам ее!

Один ворон прыгнул на лицо монаха и, словно пробуя, исследуя, клюнул его в глаз. Хугин взял монаха за руку и снова завел свою речь:

– Один, наш господин, прими эту боль за свои страдания, девять дней и девять ночей ты висел на истрепанном бурей древе. Один, наш господин, отдавший свой глаз за мудрость, веди нас к твоим врагам.

– Элис! Элис! – кричал монах. – Приди, приди ко мне. Я так долго искал тебя. Элис. Адисла, не уходи, не бросай меня, иначе я погибну!

Адисла? Кто это? Элис не понимала. Имя, кажется, норманнское. Однако оно показалось ей странно знакомым. Ее охватило страстное желание помочь исповеднику. Она двинулась к монаху, но Леший остановил ее. Его твердая уверенность в том, что подобная магия не сработает, сменилась таким же твердым убеждением, что еще как сработает. Еще секунда, решил он, и монах выдаст девушку.

Теперь птицы падали с деревьев, словно листья поздней осенью, облепляли тело монаха, хлопали крыльями и кричали.

Леший принял решение. К черту шелка, к черту мулов. Его жизнь и та награда, которую он получит за девушку, – вот и все, что у него есть.

– Пошли, – сказал он. – Уходим отсюда.

Он не смог сдвинуть ее с места. Она как будто вросла в землю, стояла, дрожа и не сводя глаз с исповедника.

Кошмарная женщина снова запела, заглушая речитатив Хугина.

Затем монах испустил крик, не похожий ни на какие другие, вопль нестерпимой боли, высокую ноту из музыки ада. Все смешалось, все пришло в движение. Ворон вскочил, отгоняя птиц от тела монаха. Он перерезал веревку, и исповедник рухнул на землю, словно мешок с мокрым песком. Элис, не в силах удержаться, побежала к нему мимо берсеркеров, не обращая внимания на Хугина, который отвернулся от исповедника, сжимая ладонями голову.

Леший кинулся за Элис, наклонился над ней, пытаясь унять рыдания девушки.

– Помни, – нашептывал он, – ты немой мальчишка, немой. Не говори ни слова, а не то разделишь участь монаха.

Купец старался не глядеть на исповедника, однако, оттаскивая Элис подальше, все-таки посмотрел. Язык монаха вывалился изо рта. Он напомнил Лешему кусок печенки, скользкой, лоснящейся от крови и надорванной с одного края. Купец мог только подивиться той силе духа, которая позволила исповеднику сделать то, что он сделал. Жеан не сказал им ни слова, как ни зачаровывали, как ни терзали они его, и он совершил то единственное, что могло вывести мучителей из себя, то, что не позволило ему сказать, где сейчас Элис. Он раскрыл рот и позволил птицам исклевать себе язык.

Глава тринадцатая. Заслуженная награда

Тишина повисла над поляной, когда Ворон перерезал веревку монаха.

Офети подошел и поглядел сверху вниз на мальчика-раба, который обнимал тело исповедника.

– Наверное, ты с ним одной веры, сынок, – проговорил он. – Что ж, если среди вас есть еще такие люди, то мы можем прямо сейчас собираться и расходиться по домам. Вот человек, сделанный из железа, надо отдать ему должное. Эй, Ворон! А он тебя превзошел, верно? Калека, связанный, заколдованный, но он все равно переиграл тебя в твоей же игре!

Элис не поняла сказанных викингом слов, но угадала его чувства по тону.

Она поглядела на монаха. Кровь на лице чернела, поблескивая в лунном свете, один глаз распух. Птица буквально оторвала веко, однако сам глаз не пострадал. Лицо и уши исповедника были покрыты многочисленными порезами, в одном даже белела лицевая кость, а в дырке на щеке сквозили зубы. Элис сбросила с его шеи останки мерзкой руки. Никто ей не препятствовал.

– После такого он все равно не оправится, – сказал Леший. – Его убьют не эти раны, а нагноение. Я уже видел подобное.

– А почем берут кости богов на вес? – Это спросил Серда. Он коротко хохотнул и пнул монаха в бок.