Во сне он брел по длинным темным коридорам, уводившим куда-то глубоко в недра земли; Лэн всегда думал, что там, в глубине, пылает вечное пламя Девяти преисподних, но сейчас никакого жара не чувствовал. Напротив, с каждым шагом в коридорах становилось все холоднее и холоднее; казалось, что из таящейся где-то во мраке бездны вырывается леденящий ветер. Идти навстречу этому ветру не хотелось, но за спиной постоянно ощущалась некая неясная угроза, делавшая возвращение невозможным. Потом стены коридора неожиданно расступились, и Лэн очутился на берегу черного подземного озера. Он наклонился, чтобы потрогать рукой воду, и вскрикнул от боли: пальцы, коснувшиеся волны, обожгло так, будто он сунул их в кипяток. Вода была холоднее льда. Это был какой-то первородный, изначальный холод, душа зимы, ее сжиженная квинтэссенция. В темноте за спиной Лэна что-то сдвинулось с места, мягко и страшно, и он вдруг понял, что его, будто зверя на охоте, специально загнали сюда, чтобы заставить войти в эту черную грозную воду. Тогда он начал поворачиваться к тому невидимому, кто крался за ним следом, чтобы вступить с ним в бой, но обернуться не успел.
Какая-то сила бесцеремонно вышвырнула его из сна, и реальность безжалостно обрушилась на Бар-Аммона.
Костер погас. Запас дров, принесенных Лэном со двора несколько часов назад, оказался невелик; угли успели подернуться золой и остыть. В башне было очень темно; в высокие узкие бойницы, расположенные на уровне десяти локтей над полом, не проникало ни единого лучика света. Темнота, навалившаяся на мага, дышала холодом и смертью; где-то совсем рядом под ее покровом двигалось что-то большое. Сначала Лэн решил, что это бродит отвязавшийся конь, но невидимка перемещался слишком бесшумно, на его присутствие указывало только легкое колебание воздуха. Маг лежал, оцепенев, боясь повернуть голову, чтобы не выдать себя, хотя то, что с такой легкостью передвигалось в абсолютном мраке, наверняка видело его с самого начала. Потом Лэн услышал, как всхрапнул конь — тихо, почти жалобно, — и этот негромкий звук переполнил чашу его страха. Преодолевая безумное желание закопаться куда-нибудь в груду мусора, Бар-Аммон дрожащими пальцами нашарил висящий на шее маленький запаянный флакончик с Пеплом Феникса — этот порошок, хорошо знакомый каждому алхимику, воспламенялся при контакте с воздухом.
При всех достоинствах удивительного порошка время его горения было сравнимо с временем полета стрелы, к тому же он практически не выделял тепла. Это делало его почти бесполезным в бытовых ситуациях — костер, например, с его помощью разжечь было невозможно. Но сейчас, кажется, наступил именно тот момент, когда безделка для ярмарочных фокусов могла здорово пригодиться. Уже не беспокоясь о том, что его обнаружат, Лэн отломил у флакончика горлышко и швырнул его в темноту, туда, где слышались скользящие шаги невидимки.
Полыхнуло так, что на несколько секунд вся башня превратилась в яркий черно-белый рисунок, выполненный кистью сумасшедшего художника. Бар-Аммон успел увидеть шарахнувшегося к стене Драгоценного, какую-то темную бесформенную тушу, громоздившуюся на полу у входа в одну из келий, и тонкий, почти прозрачный силуэт, плывущий по воздуху по направлению к черной дыре провала. Сам провал казался затканным чем-то вроде голубоватой колышущейся паутины; впрочем, возможно, это был только отблеск вспышки волшебного порошка. Лэн прыгнул в сторону, вытаскивая из ножен кинжал; под ногу ему подвернулся круглый скользкий камень, и он упал на спину, больно ударившись затылком. Когда наконец ему все же удалось подняться, Пепел Феникса уже погас. Вокруг стало еще темнее, чем раньше, голова шла кругом, и перед глазами плавали цветные круги. Шипя и ругаясь, Лэн отступил к стене, выставив кинжал перед собой.
В темноте испуганно заржал Драгоценный. Никаких иных звуков слышно не было; ощущение чьего-то невидимого присутствия внезапно исчезло, и башня вновь стала тем, чем казалась накануне вечером, — очень старой, очень загаженной и давно необитаемой руиной. Лэн подождал еще несколько минут, но таинственный невидимка не возвращался. Тогда маг осторожно вернулся к костру и, ощупью нашарив несколько разбросанных вокруг щепок, затеплил маленький огонек.
В первый раз с начала путешествия он пожалел, что не взял с собой связку смолистых факелов. Теперь вместо факела ему приходилось довольствоваться тоненькой лучинкой, дававшей достаточно света, чтобы видеть державшую ее руку. И все-таки в самом сердце непроницаемой враждебной тьмы, царившей в башне, даже такой огонек казался другом и защитником. Лэн на всякий случай начертил им в воздухе знак «Уту», отгоняющий демонов ночи, и, по-прежнему сжимая в руке кинжал, направился к тому месту, откуда доносилось ржание Драгоценного.