— Пока что, — Толкиен аккуратно отставил чашечку с кофе, — я не знаю даже, как вас зовут. Мне ли судить о том, кто вы на самом деле?
— Ласталайка, — голос девушки дрогнул. — Это мое имя.
— Ласталайка… На квенье — «остроухая». Конечно, понимаю. Вы предпочитаете воображать себя эльфийской принцессой?
— Нет. Не принцессой… Я не знаю, кто я. Я только знаю, что я эльф… Понимаете, я жила… ну как такая обычная девчонка из провинции. Без странностей. Ну, то-се, поехала учиться. У нас в кампусе Книга популярна, даже если кто не читал, все равно знают. Знаете, «Фродо жив» и все такое? Ну вот оно самое. С этого все пошло.
— Простите, я плохо воспринимаю на слух ваш, э-э-э, американский язык. — Толкиен снова взял чашечку и сделал крохотный глоток. — Пока что я понял следующее. Вы — студентка какого-то американского колледжа, которая прочитала мою скромную писанину. Вам понравилась книга?
— Ну-у… не то чтобы не понравилась… — Девушка помолчала, потом, решившись, выпалила: — Можно честно?
— Можно? Скорее желательно, — тон профессора, впрочем, стал чуть суше.
— Я не дочитала. Скукотища потому что. Вот.
Профессор хмыкнул:
— По крайней мере, вы откровенны, милая барышня…
— Только вы не подумайте чего, — на глазах девушки неожиданно выступили слезы, — это я такая дура, а у нас все ребята и девчонки с ума сходили. Вот у меня подруга есть, Сара… той сны снятся про эльфов. Они с ней разговаривали на квенье. Вообще-то она еврейка, — некстати добавила девушка, — у нее всегда был интерес к своим корням, к предкам, все такое. Это сейчас модно. Она мне рассказывала, когда учила этот свой иврит, ну, у нее было такое чувство, как будто вспоминала. Как будто в детстве говорила на этом языке, но забыла, а теперь вспомнила. А потом то же самое говорила про эльфов. И квенью она выучила очень быстро. Тоже, говорит, идет как родной язык. Говорит, у нее все внутри перевернулось. Мне кажется, она слишком впечатлительная, — девушка вздохнула. — У меня ничего такого не было. А потом начались знаки. И получается, что я эльф. Такие вот дела. Я потом много про эльфов прочитала. И у вас, и вообще.
— Лучше бы вы читали учебники, милая барышня, — вздохнул профессор.
— Я читала учебники. Я по психологии специализируюсь. И хожу к психоаналитику, кстати.
— Какая гадость… и недешевая к тому же?
— Мне родители оплачивают, — призналась девушка.
— Н-да. Вы, значит, отдаете себе отчет в том, что у вас есть родители, и они отнюдь не эльфы? Надеюсь, вы не воображаете себя приемным ребенком? Как я слышал, это распространенная фантазия…
— Я и есть приемная, — обиженно сказала гостья, — чего мне воображать-то? Но я очень люблю маму и папу. Они меня взяли, когда мне годика не было. Мне все сказали, когда я стала понимать такие вещи. Мои родители очень ответственные. Папа мне даже разрешил называть себя по имени, а не папой. Но я все равно зову его папой. Только у меня к нему нет эдипова комплекса, или как он там для девочек называется? В общем, у меня его нету. То есть я не хочу с ним трахнуться. Это неправильно, наверное, потому что должен быть эдипов комплекс. Ну, я вообще не очень насчет секса, если честно. Я, наверное, еще не готова к таким отношениям. Вы только не подумайте чего, я современная девушка, я феминистка. И понимаю, что чувственность надо развивать и освобождать…
— Теперь слово «чувственность» означает то, что раньше именовали «испорченностью», — вздохнул профессор. — Освобождать ее не надо, от нее надо освобождаться. Хотя это и сложно. Вам в колледже рассказывали что-нибудь о десяти заповедях? Хотя бы на каком-нибудь спецкурсе по сравнительной антропологии? Или изучение культуры белых людей в вашей замечательной стране теперь не поощряется?
— Я все время не о том говорю, а вы меня еще подначиваете! — девушка всхлипнула.
— Ну прекратите же, Ласта… Кстати, Ласталайка, а как вас называют мама с папой?
— Так и зовут. Я им сказала, что это мое имя. Они уважают мой выбор. Они у меня замечательные. И они меня нисколечко не угнетают. Только боятся за меня очень.
— А сокурсники и преподаватели?
Девушка сердито сверкнула глазами.
— Они считают меня дурой набитой. И у них всегда такой вид, будто я им котенок какой-то. И меня достаточно погладить по головке, чтобы успокоить. Ненавижу!
— В детстве я тоже ненавидел этот жест. Ласка как знак презрения — в этом есть что-то противоестественное. Впрочем, вся наша так называемая цивилизация противоестественна. Не сочтите за стариковское ворчание. Я и в самом деле так думаю.
— Ну вы опять за свое… Короче, потом были знаки. Слушайте, пожалуйста! Мне кажется, вы не слушаете.
— Я и так уже слушаю вас довольно долго, причем стою на ногах, а мне это уже в тягость…
— Могли бы и лишний стул завести! Извините. Я совсем коротко. Понимаете, на втором курсе я влюбилась.
— До чего оригинальное начало…