Фэнтези-2005

Взрыв.

* * *

— Что с тобой? — спросила Люська, увидев его лицо.

Денис сопел на кровати, натягивая колготки. Было серое утро; на письменном столе стояли баночки гуашевой краски и лежал нетронутый листок бумаги.

— Дрянь какая-то снилась, — Богдан помотал головой.

— Перемена атмосферного давления.

— Наверное…

За окном едва светало. Во дворе громко ругалась дворничиха. Богдан выглянул; дворничиха изливала душу старичку из третьего подъезда. У ног старичка вертелась болонка — мерзла, несмотря на оранжевое пальтишко.

— Осторожнее там, — сказал Богдан, выпуская жену и сына на лестничную площадку. И зачем-то уточнил: — Скользко…

— Ага, — улыбнулась Люська. — Не волнуйся.

Выглядывая из форточки, он смотрел, как они идут через двор. Мимо ямы на асфальтовой дороге — глубокой, но не широкой. Не шире лезвия лопаты.

— Санэпидстанцию вызову! — угрожала дворничиха неизвестно кому. — А вдруг оно заразное? А вдруг оно здесь расплодилось? Вот, полюбуйся!

И указала Люське на мусорный бак, где на куче хлама лежала, по-видимому, падаль. Люська только глянула — отпрянула и поскорее потащила Дениса прочь.

Перед тем как завернуть за угол, остановилась и посмотрела на окно кухни. Встретилась взглядом с Богданом, взгляд протянулся между ними, как ниточка.

И Люська улыбнулась.

ПАНСКАЯ ОРХИДЕЯ

1

— Жалко, Ганна Петривна?

— Ой, жалко, Владислав Викторович!

Графский флигель ломали второй день. Никто не предполагал такого. Думали, ударят раз, два ударят — и прощай, панское наследство.

Не вышло.

Сначала забарахлил бульдозер, потом никак не могли найти бригадира, срочно укатившего по одному ему известной надобности. А когда наконец стальная «баба» врезалась в старую кладку, выяснилось, что одного удара мало. И даже двух мало, и трех. Крепки панские стены! Стоял флигель-золотопогонник прощальной памятью, словно наглядеться на мир хотел. Только не на что смотреть, ничего не осталось! Ни дома, ни парка, ни склепов мраморных, ни вековых дубов. Сгинуло — навсегда, и теперь жадное Время добирало последние крохи.

С утра начали по-новому, на этот раз при большем стечении любопытных. Весть о том, что графский флигель не поддается, разнеслась по селу. Посевная еще не началась, поэтому народ собрался быстро. Набежало и детворы, благо на дворе каникулы. А где школьники, там и учителя.

— Та я ж писала, Владислав Викторович! И в область, и в самый Киев. И в Москву писать думала. То ж памятник, ему два века целых!

— Было два века, Ганна Петривна. Увы!

Оба преподавали в школе, обоим — немногим за двадцать. На этом сходство заканчивалось. Физика Владислава Викторовича, прибывшего в село по распределению, никто даже в шутку не называл Славой. Парень был высок, сух в кости, носил очки и никогда не выходил на улицу без галстука. В свои двадцать четыре он уже стал завучем.

Ганну Петривну именовали с отчеством только детишки, и то не каждый. Она была «теткой Ганной», но чаще «биологичку» называли по имени. Плотная, розовощекая, кость от кости крепкого казацкого рода, Ганна Петривна носила почти в любую погоду белый платок, резиновые сапоги и плюшевую юбку.

Владислав закончил физический факультет университета. Ганна училась заочно в областном пединституте.

Тем не менее они сдружились. Настолько, что директор, мужчина с опытом, из тех, кто видел в жизни все, даже паленого волка, всерьез рассчитывал прикрепить молодого специалиста к школе до самой пенсии. Потому и завучем сделал.

Теперь оба, физик и учительница биологии, смотрели, как гибнет графский флигель.

— У нас в городе не лучше, — Владислав Викторович поморщился, наблюдая за стальной чушкой, раз за разом бьющей в непокорную кирпичную кладку. — Недавно дом в самом центре разобрали. Позднее барокко, XVIII век. Старше Екатерины! Деятели!..

Над полем послышался дружный вопль. Стены наконец-то начали сдаваться.

— А какой маеток был! — вздохнула девушка. — Парк здешний выше Софиевки славился. Венера стояла знаменитая, ее еще Венерой Миргородской называли. А библиотека, что в панском доме? Книжками потом три года печи топили!

— Холопы сожгли родовое поместье, — тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил физик.

Пыль понемногу улеглась. Рабочие в замасленных спецовках уже копались в груде битого кирпича.

— Молодежи — здравия желаю! — послышалось сзади.

Бравый участковый Остап Остапович, грузно ступая и придерживая портупею, пристроился рядом с учителем.

— Вам тоже, — неохотно кивнул тот. — Пришли пресекать?

— Если потребуется, и пресекать! — участковый наставительно поднял вверх толстый палец. — А в целом — вести профилактическую работу. Вы бы за детворой смотрели, не ровен час.

— А помните, Остап Остапович, какой тут дом был? — внезапно спросила Ганна.

— Чего ж не помнить? — охотно согласился тот. — Его ж только в начале шестидесятых разобрали, так что застал. Красивый дом! Колонны, стекла цветные, крыльцо мраморное. У того крыльца старого графа и расстреляли.

У физика еле заметно дернулось плечо. Участковый, однако, понял.